Крымская война. Попутчики - Борис Батыршин

Я перебрался на «Морской бык» сразу после набега на караван. Формально - чтобы ознакомить ребят фон Эссена с тактикой морской авиации, применявшейся в боях Второй Мировой. На самом же деле мне просто нравилось общество этих молодых, веселых, отчаянно храбрых людей. С ними я будто избавился от половины своих пятидесяти с хвостиком лет - третий день шучу, пью коньяк, слушаю байки, сам рассказываю вымышленные или реальные - а оттого еще более невероятные! - истории из авиационной жизни. Слушают меня, раскрыв рот, а уж когда я включаю ноутбук, и на экране начинают мелькать корабли и самолеты - тишина стоит гробовая, изредка нарушаемая эмоциональными репликами. Вчера вечером я поставил им «Перл-Харбор»; обсуждение продолжалось до двух ночи, уговорив совместными усилиями четыре бутылки ямайского рома и две - джина. Я не рискнул соперничать с молодыми организмами авиаторов, и ограничился двумя стаканами пунша. И все равно наутро голова гудела - спасибо умнице Синичкину, который проявил редкую деликатность, прислав прямо в каюту здоровенную кружку трофейного портера. Спасительную влагу приволок вестовой; он же сообщил, что «ихнее благородие, господин лейтенант велели непременно быть к трем склянкам, потому как совещание».

К этому тоже предстояло привыкнуть - я не сразу сообразил, что «три склянки» - это девять-тридцать утра; склянки считают с полуночи, отбивается каждые полчаса, и так - до восьми. После чего счет начинается вновь.

Все-таки у моряков все устроено иначе, чем у нас, сухопутных обитателей. Это касается незыблемых материй вроде часов и календаря: я с удивлением узнал, что на флоте с петровских времен в ходу особое «морское счисление», согласно которому сутки начинаются с полудня предшествующего дня по календарю, опережая привычный счет на двенадцать часов.

***

Настенные часы «Ф. Винтеръ» на переборке музыкально тренькнули – девять-тридцать. Эссен водрузил перед собой обшарпанный бювар и принялся возиться с кожаным язычком. Марченко и Лобанов-Ростовский переглянулись и тоже подсели к столу. За ними один за другим подтянулись и остальные. Буфетчик засуетился, унося тарелки и недопитые стаканы с чаем; вестовые наскоро обмахнули столешницу полотенцами. Совещание началось.

***

- Итак, господа, мы с вами имеем бледный вид. - подвел итог лейтенант. - Из шести аппаратов исправны два, еще два нуждаются в основательном ремонте. Моторы все хорошо бы на переборку. «Тридцать вторая» вообще больше никуда не полетит, пустим на запчасти. Простите, Борис Львович, Константин Алексаныч, говорю, как есть.

Марченко лишь пожал плечами; вконец расстроенный Лобанов-Ростовский помотал головой. После вчерашнего проворота в кают-компании он вместе с мотористами до утра провозился у аппарата. Князь надеялся заменить верхнюю плоскость и стойки, разбитые английским ядром, но не вышло - в лонжеронах и килевой балке обнаружились трещины, и заделать их подручными средствами не удалось. Оставалась надежда на замену поврежденных частей в мастерской «Алмаза», но пока экипаж «тридцать второй» остался безлошадным.

- Последние бомбы мы раскидали. - продолжал Эссен. - Есть, правда, еще два ящика гранат Новицкого и подрывные патроны. Ну и зажигалки, спасибо Кобылину.

Увидев плоды творчества эссеновского летнаба, я попробовал внедрить в широкие авиаторские массы термин «коктейль Молотова». Но успеха не имел: острослов Марченко окрестил их «ромовыми бабами» (Кобылин разливал импровизированную огнесмесь в бутылки из-под трофейного пойла) а Эссен называл по-простому, «зажигалками».

- Да куда нам воевать-то, Реймонд Федорыч, второй день такие качели, не приведи Господь. Аппараты не то что в воздух поднять - на воду спустить немыслимо.

Корнилович был прав. Погода испортилась уже к середине дня набега на караван. Гидропланы ударного звена садились с трудом, а подбитый «тридцать второй» «Заветный» еле-еле дотянул до авиатендера. К удивлению Эссена, мотористы взялись восстановить покалеченный гидроплан, благо резервный «Гном» в закромах отряда имелся.

- Значит, окончательно решено идти в Севастополь? - осведомился с дальнего конца стола прапорщик Энгельмейер, пилот аппарата номер четырнадцать.

- Решено. - подтвердил Эссен. - И не волнуйтесь вы так, Владимир, навоюетесь еще...

Экипаж «четырнадцатой» не участвовал в атаке на караван - их М-5 была отведена роль резервной машины, и мичман чрезвычайно переживал по поводу вынужденного бездействия.

- А англичане точно уходят? - спросил Корнилович

- Насколько мы знаем - да. - ответил фон Эссен. - Конечно, хорошо бы слетать, посмотреть, но погода не позволяет. Вчера «Заветный» сбегал на разведку; говорят, линейные повернули на зюйд-вест и теперь ползут к Варне. С ними ушла колонна транспортов, тоже под британскими флагами.

- А французы с турками? Эти-то почему не повернули?

- Сергей Алексаныч полагает, что они могли не понять, что произошло. Расстояние от места боя было изрядное - мили три, если не больше, да еще и за английскими транспортами. Возможно, как услышали пальбу - прибавили ход и, в итоге, оторвались.

Час назад командир крейсера подробно изложил фон Эссену по радио результаты разведочной вылазки. "Заветный" сумел нащупать хвост британского ордера и даже обстрелял концевой пароход. Без особого, впрочем, результата - видимость стремительно ухудшалась, моросил дождь, и командир миноносца, старший лейтенант Краснопольский, не стал впустую разбрасывать драгоценные снаряды.

- Так что ж, выходит, они до сих пор не знают, что их бросили?

- Могут и не знать. Вряд ли в такой суматохе англичане подумали о посыльном судне - им бы только ноги было унести. А теперь - поди, догони караван! Я так думаю, французы с турками сообразят, что случилось, когда доберутся до мыса Тарханкут, где у них назначено рандеву с разведчиками.

Эссен говорил об отряде, ушедшем вперед от острова Змеиный, где армада союзников собиралась для перехода в Крым. Всего ушло четыре корабля - парусный линкор «Карадок», пароход «Самсон» и французский фрегат «Примогэ». Возглавил отряд заместитель Дундаса адмирал Лайонс на винтовом «Агамемноне»; разведка имела задачей обследовать побережье на предмет места для высадки.

- Да, ушел от нас «Агамемнон». - вздохнул Марченко. И «Санс Парейль» отделался, можно сказать, легким испугом. Подумаешь, мачту потерял...

За столом завздыхали. Винтовые линкоры англичан, ударная сила эскадры, предполагалось топить в первую очередь. И на тебе - оба уцелели! Как и «Наполеон», самая мощная боевая единица союзников.

- Ничего, Борис Львович, достанем еще этих господ, не переживайте. Зато вы с князинькой уж как отличились - дома за такое вам непременно по «Георгию» перепало бы! Ну-ка, князь, расскажите, как вы «Везувий» чуть не потопили!

Лобанов -Ростовский расцвел:

- Ну, вы и скажете, Реймонд Федорыч - «потопил»! Куда мне... Мы, как увидели, что он к нам идет, решили - все, пропадай наши молодые годы. Сами понимаете, сдать аппарат решительно невозможно... Борюсик в моторе копается - не взлететь, так своим ходом, по воде уйти от этого клятого «Везувия»! А я на него посмотрел и говорю - «поздно, господин лейтенант, придется нам на воздух взрываться, дабы не сдать врагу военные секреты». И полез за подрывным патроном - мы парочку с собой прихватили: мало ли, на палубу кому закинуть. Вот, думаю, и пригодятся, наши бессмертные души к Николаю Угоднику отправить малой скоростью...