Приключения английского языка - Мелвин Брэгг

До недавних пор основные положения Путнэма не подвергались ни малейшему сомнению. Томас Элиот, отстаивавший в «чернильном противостоянии» позицию терпимости, в своем «Наставнике» рекомендует няням малолетних детей аристократов говорить на английском языке, «чистом, вежливом, произнося все правильно и четко и не опуская ни буквы, ни слоги». В средние века няням детей норманнских французов таким же образом предписывали говорить с воспитанниками исключительно на хорошем французском. Все знали, каким был господствующий язык, и понимали, что необходимо было подражать ему, чтобы преуспеть. В наши дни все не так просто.

Споры о том, какую речь считать «правильной и подобающей», продолжаются по сей день. В свое время, например, девонширский акцент сэра Уолтера Роли служил предметом пересудов. Долгое время местные наречия и говоры были поводом для замечаний. В конце XVIII века отмечался камберлендский диалект Вордсворта; на рубеже XIX и XX веков – ноттингемский в стихах и рассказах Д. Лоуренса; в середине XX века – южный американский диалект Уильяма Фолкнера; ближе к концу XX века – Тони Моррисон. Но это были единичные исключения: стандарт устанавливался в Лондоне, Нью-Йорке, в столицах мира.

На эпоху Возрождения пришлось начало великого письменного раскола, отделения литературы от повседневной речи. Диалектные слова и термины нередко попадали на страницы произведений известных авторов – Марка Твена, Редьярда Киплинга, Томаса Гарди и других, но литературное творчество исключительно на диалекте занимало (как и в наши дни) весьма скромное положение в обществе. По большому счету, литература все еще занимает почетное место, как в свое время отмечал Джордж Путнэм; реалисты XVI века увидели и утвердили такое положение. Письменному творчеству предстояло соткать собственное полотно, обрести собственный ритм, постичь собственный безмолвный мир, и большинство этих задач осмысливалось и осуществлялось на высоте, недоступной для повседневной речи.

В XVI веке диалект воспринимали как просторечие, хотя и исполненное энергии. С тех пор мало что изменилось. В конце XVI века самым нескладным, пожалуй, считался диалект Южного Кента. На сцене его использовали, чтобы подчеркнуть глупость и невежество персонажа. В некоторых ранних комедиях, таких как «Ральф Ройстер Дойстер» (около 1550 года), персонажи говорят ich вместо I, chill вместо I will, cham вместо I am. Такая речь считалась безусловно простецкой, а потому, если кто-то говорил zorte вместо sort и zedge вместо say, это вызывало снисходительную улыбку.

Но выразительность диалектов и местных говоров не иссякала, пусть даже над ними смеялись в столице. Они упорствовали на удивление долго, порой свыше 400 лет, а некоторые процветают и по сей день. Наиболее яркие примеры дает нам Шотландия.

Улицы Лондона веками формировали собственный уличный сленг. В столице сосредоточивались не только верховная власть и финансы, но еще и воры, мошенники, проститутки и преступники. К языку бродяг и воров был проявлен такой интерес, что был издан целый ряд специальных словарей, в частности «Братство бродяг» Джона Одли (1575 год). Так, нам известно, что cove означало человека, fambles – руки, gan – рот, pannam – хлеб, а skypper – сарай.

Шекспир использовал рафинированный английский язык, уличный сленг и собственный местный диалект. Большую часть XVI века актерские труппы колесили по Англии, давая представления и произвольно добавляя в тексты пьес слова и произношение местных диалектов, чтобы усилить эффект и угодить местной публике. Такие представления могли быть весьма рискованными, и некоторые из них сопровождались чем-то вроде массовых беспорядков. Но эти комедианты (все они были мужчинами) знали, что такое смешение, устное смешение высокого и низкого, и с их подачи возвышенный стиль сэра Филипа Сидни в сочетании с «Ральфом Ройстером Дойстером» и динамичным саутваркским сленгом создавали на сцене гремучую смесь.

Со временем бродячие актеры обосновались в Лондонских театрах под открытым небом; первые сведения о них относятся к 1576 году. С 1583 года при дворе образовалась своя труппа, названная «Слуги королевы»; она также ездила с гастролями по стране. Актеры не говорили ни на новом языке поэтов и высшего общества, ни на языке улиц. Они заложили основу театрального языка – способ обращаться к людям независимо от положения в обществе и степени образованности, к большинству. Где бы они ни играли, это становилось знаменательным событием, и большинство зрителей, получавших удовольствие от представления, составлял именно простой люд. Актеры нагрянули в Лондон и устроили театры в районе Саутварка. Здесь находилось главное преступное гнездо столицы, грязное, густонаселенное и опасное, но зато жизнь была дешевой, а для удобства тех, кто боялся ходить пешком, поблизости имелась река. К тому же этот район располагался за пределами лондонского Сити, а значит, пребывал вне юрисдикции «отцов города», муниципального совета, обращавшегося с актерами в соответствии с суровыми законами о бродяжничестве. Там же в 1599 году был построен «Глобус». Нечто необыкновенное происходило на этих популярных общественных подмостках. Здесь украшали, углубляли, разрабатывали и приручали английский язык, превращая его в язык, способный справиться с любой задачей, передать любую мысль, действие, повествование, чувство, драму.

Сцена стала для английского языка горнилом, а драматурги той эпохи преображали беспокойный, разнородный и все еще не устоявшийся язык, на котором читали и который слышали. Они сочетали богатый словарный запас, поэзию и очарование речи придворных с вульгаризмами и искрометностью речи простонародья. У них в театрах не было ни декораций, ни разнообразной бутафории, так что покорить публику можно было только с помощью слова. Почва для Шекспира была готова.

Пьесы, написанные Шекспиром и его современниками Марло, Джонсоном, Марстоном и Чапменом, а позднее Уэбстером и Миддлтоном, привлекали поистине несметное число зрителей. «Глобус» вмещал до 3500 зрителей, и в Лондоне было еще пять других театров, способных конкурировать с «Глобусом». Считалось, что пьеса долго шла на сцене, если ее показывали в течение десяти дней и 200-тысячное население Лондона требовало все новых премьер, а посещение театров настолько вошло в моду, что за десять отведенных дней пьесу смотрело большинство желающих. По имеющимся данным, кассовый спектакль вроде шекспировского «Тита Андроника» смотрел каждый второй житель Лондона.

Появление новых слов отныне не зависело от творчества придворных поэтов и филологов. Благодаря театру это явление стало всеобщим достоянием, повернулось лицом к народу. Английский язык был готов покорить мир, и весь мир стал для него театром.

У любителей могут быть свои цели, но писать о Шекспире – это особая ответственность, особенно с учетом того, как много и обстоятельно писали о нем многочисленные исследователи от его современников – Бена Джонсона и Томаса Фримена – до наших – Гарольда Блума и Фрэнка Кермоуда. О нем писали не только коллеги по цеху, поэты и драматурги, но и философы, историки и политики, психологи и социологи, ученые и композиторы, прозаики и сатирики, актеры, сценаристы и букинисты, журналисты-обозреватели и лингвисты всех специальностей, а также дилетанты всех мастей. Его по праву считают не только величайшим автором в мире, но и писателем, о котором больше всего написано, а его летописцев и комментаторов можно найти не только среди англичан, но и среди носителей немецкого, итальянского, испанского, французского, нидерландского, русского, японского, хинди. Персонажи Шекспира заговорили в переводе на более полусотни языков. Им гордились и предсказывали, что это человек не только своего времени, но и всех времен, и это пророчество сбывается по сей день.