Класс: путеводитель по статусной системе Америки - Пол Фассел

Напротив, выдающиеся американцы из высше-среднего и среднего классов – такие как Ф. Скотт Фицджеральд и Джон О’Хара – для обозначения и поддержания своего статуса берут в подспорье старомодные хорошие университеты вроде Йеля и Принстона. Хотя ни тому ни другому не удалось окончить топовый университет, о которых они мечтали, а О’Хара даже и не поступил в свой университет мечты. Всю свою жизнь лелея образ студента Йеля, он любил полистать выпускной альбом 1924 года – того выпуска, к каковому принадлежал бы и он, учись он там. Тем не менее оба вознесли эти университеты к сакральным вершинам; одна лишь причастность к этим вожделенным сообществам озаряла их отсветом святости. И каждый из них с самым благоговейным почтением украсил бы заднее стекло автомобиля соответствующей наклейкой. Оба они, как и столь многие в среднем классе, были командными игроками и с трудом могли осознать свою идентичность без привязки к какому-то институту.

Социальная тональность лучших колледжей точно подмечена в работе Филипа Рота «Прощай, Колумбус»95: в отличие от улиц простецкого Ньюарка, улицы городка Шортхиллз, населенного обитателями высше-среднего класса, названы именами престижных колледжей – Амхерст, Боудин, Корнелл, Дартмут, Гарвард и т.д. «The Social Register» («Социальный справочник») полагает, что обязан упоминать эти имена так часто, что даже приводит таблицу с аббревиатурами для упрощения работы. Тут, конечно, Лига Плюща, а помимо нее добавлены колледж Хобарта, Лехайский университет, Городской колледж Нью-Йорка, Ренсселерский политехнический институт и Ратгерский университет. Вообще-то колледжи Лиги Плюща слегка подрастеряли популярность – но только не среди представителей высше-среднего класса. Если бы сегодня искали имя кораблю, курсирующему между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, едва ли управляющая компания, желая произвести хорошее впечатление, назвала бы его «Гарвард» и «Йель», как полвека назад. Но Лига Плюща сохраняет свою неотразимую привлекательность для высше-среднего класса, и пусть вы не попадете в одно из этих престижных учебных заведений, важно, чтобы вы «уехали» в колледж – желательно на какое-то расстояние (если, конечно, вы не живете непосредственно в Кембридже, Нью-Хейвене, Принстоне, Провиденсе, Гановере и т.п.) Впрочем, те, кто откладывает амбициозные планы поступления в университеты Лиги Плюща до момента приема документов, автоматически попадают в классовый арьергард – как пишет Чарльз Райт Миллс: «Гарвард, Йель или Принстон – этого еще недостаточно. Главное – окончить действительно аристократическую подготовительную школу…», и если отпрыску не повезло попасть в Хотчкис, Гротон, Хилл, школу Св. Марка, Андовер, Эксетер или Милтон, то вся затея с обучением в одном из университетов Лиги Плюща может оказаться социально бесполезной. Составители «Официального справочника по стилю преппи» знают, как важно учиться в хорошей подготовительной школе, особенно такой, про которую известно, что ее выпускники впоследствии успешно «засасываются» в университеты Лиги Плюща. Выбрать правильную школу совершенно необходимо, «если ты хочешь попасть в самый лучший университет и потом всю оставшуюся жизнь помахивать носовым платочком и не раскаиваться в былых решениях, заслышав припев каких-нибудь песенок». Гор Видал дополняет идею: «Недостаточно преуспеть самому – надо, чтобы соперники провалились». Поэтому недостаточно существования Уилльямс-колледжа – чтобы его оценить, в противовес ему нужен Университет Южной Миссисипи, и каждый из них играет свою роль в великой классовой системе американского высшего образования.

Вообще-то это смешно, до какой степени американцы зависят от системы высшего образования в своей классовой завистнической гонке (invidious competitiveness). Забавно: чтобы сохранить престиж высших слоев системы, уберечь их от обесценивания и чрезмерно пристальных взглядов, приходится пускаться на эскапады вроде той, что предпринял профессор Беннет. Эти эпизоды могут казаться смешными, однако в системе есть и другие черты, никак не совместимые с юмором. Психологический ущерб от такой беспрерывной борьбы за статус невероятно велик – просто как следствие той мощной силы, с какой эти институты наделяют своих выпускников престижем. Наверное, по всему миру университеты и колледжи уверенно лидируют по числу рухнувших и разбитых – под тяжестью классовых гирь – надежд и сердец. И это касается не только студентов и аспирантов, ребят, которые целились в Колумбийский университет, а смогли поступить только в Уэслианский университет Огайо. Это касается и профессоров. Среди моих знакомых не было таких, кто покончил бы самоубийством или убил кого-то из-за того, что статус его упал и ему пришлось согласиться на позицию не в «самом селективном» учебном заведении, а в «довольно селективном» и просто «вполне селективном». Однако я знал немало преподавателей, раздавленных стыдом и убежденностью в несправедливости, которые всю свою жизнь потратили на социальную зависть и изливали желчь вместо того, чтобы блистать умом на академическом поприще. Любому, кому это еще не очевидно, следует приглядеться повнимательнее. Никакой другой институт в нашей стране не наделяет аристократическим титулом, ибо они запрещены Конституцией, а вот колледжи – умудряются это делать. Или что-то очень похожее.

Вы могли научиться читать в хорошем или в плохом колледже, в хорошей или плохой подготовительной школе – неважно; а вот что именно вы читаете – почти безошибочно выдает вашу классовую принадлежность. (И читаете ли вы вообще. «Различия между теми, кто читает и пишет, и теми, кто не умеет этого делать, приобретают все большую социальную значимость», – подчеркивает Тим Вулф.) Вкус к чтению в высших классах очень быстро рассеивается. Чарльз Райт Миллс верно подметил: они могут выставлять книги напоказ, но обычно не читают их, кроме разве что книг по «менеджменту» да бесчисленных мистических и детективных историй, вылетающих из сознания, стоит закрыть книжку. Большей частью они читают журналы, те самые, которые Джон Т. Моллой рекомендует выкладывать в приемной перед своим кабинетом, чтобы создать атмосферу высше-среднего класса: «Time», «Newsweek» и «U.S. News & World Report» ; а также «Fortune», «Forbes», «Business Week», «Barron’s» и «Dun’s Review». Если вы писатель и если вам вздумается подарить свою книгу человеку из высшего класса, никогда не ждите, что он ее прочтет.

Сходным образом и читательские вкусы пролетариев не держатся долго. Самыми популярными в среде высшего пролетариата остаются «Reader’s Digest» (подписка на него составляет 17,87 млн экз.) и «TV Guide» (17,67 млн), а также ежедневные издания вроде «New York Daily News» и еженедельные издания для средних и низших слоев пролетариата вроде «National Enquirer», «Weekly World News», «Star» и «Globe», которые обычно захватывают по пути с полки в супермаркете. На первый взгляд, популярность перечисленных изданий должна бы указывать на тотальный провал государственного среднего образования – столь бесхитростно они полны средневековых чудес, магии и диковинной псевдонаучной чепухи – всяких существ из космоса, «выходов» за пределы тела и прочих триумфов психики. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что редактор не так прост и выводит весьма хитроумную тропку, балансируя по грани, которая обычно считается водоразделом между фантазиями и реальностью. «Вторжение Аргентины на Фолклендские острова на самом деле подстроил 93-летний Гитлер» или «Ведущие ученые разговаривают с мертвыми». Каждую неделю одно безобидное откровение сменяет другое, и все эти сенсации приносят не больше реального вреда, чем «предсказания» или советы по поводу свадьбы и семьи. Помимо этого, пролетарские еженедельники предлагают своим читателям устроиться поуютней и насладиться сплетнями о тайной жизни знаменитостей. Смысл тут, как и в случае педантичных спортивных дискуссий в баре, в том, чтобы создать у пролетария иллюзию приближенности к власти, внушить ему чувство, будто бы это именно он контролирует знаменитостей или, по крайней мере, именно он решает, кому повезет, а кто споткнется. Однако, как бы ни пестрели эти пролетарские еженедельные издания чудесами и скандалами, подлинная их функция – успокаивать и поглаживать. Мы хорошо понимаем, что ни у кого и мыслей нет призывать пролетариев к мятежу: