Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев

Седоватый сухонький мастер засмущался было, но тут же гордо вскинул голову.

– Железные мастера Великому Князю и Змёде многим обязаны, – твердо сказал он. – А со временем дойдем и до того, что ни одна вражина броню русича пробить не сможет. Доспехи мы уже лучше делаем, у волколаков такие только средь вожаков встретить можно. А мы – каждому дадим, как Великий Князь Владимир повелел! И богатырю, и даже, придет время, простому ратнику!

На это Молчан уже ничего не возразил, да и возразить тут было нечего. А Добрыне вдруг подумалось, что облачись он в чудо-доспех в Рабаткино, волколака голыми руками бы порвал, ни кинжал, выкованный из сплава железа с серебром, ни помощь Василия не понадобились бы. Воспоминания о гнилой деревне испортили воеводе настроение, и он снова посмурнел.

Перед тем как напоивший у ручья коней отряд принялся увязывать вьюки и сворачивать стоянку, воевода отозвал мастера в сторону и задал вопрос, мучивший его давно:

– Слушай, Стоум Некрасыч, а можно сделать такую броню, чтоб богатырь сам ее надеть смог? А то ведь целая морока каждый раз со всеми этими рычажками да ремешками.

– Придумаем что-нибудь со временем, боярин, не сомневайся, – уверенно ответил железный мастер. – А покамест придется терпеть. Парубки же у вас есть, показать им, как и что – несложно. Даже мои бестолочи, вон, выучились.

Он кивнул на Ваську, который помогал Богдану Меткому запрягать в повозку пегаша-тяжеловоза, и суетившихся рядом худенького темноволосого Федьку с пухлощеким Сомиком.

– Да и к большой сече обычно загодя готовятся – время снарядиться всяко будет… Но слова твои я услышал, помозгуем над ними. Говорят, в латинских землях с обычными железными доспехами тоже забот много, и ничего ведь – справляются.

Это была правда. Добрыня тех рыцарей железных видал, когда ездил с посольством далеко на запад, кое с кем из них даже копья на ристалище преломлял. А потому доводы мастера принял, и Стоум с помощниками снова захлопотали вокруг воеводы, снимая с него броню. Надеть ее в следующий раз Добрыня собирался уже в Алыре, перед встречей с Гопоном Первым.

* * *

На таможенной заставе, поставленной алырцами на Южном тракте, приезд посольства наделал немалого переполоха. Оказалось, никто тут русичей не ждал.

Добрыня и не рассчитывал, что встретят их люди Гопона как дорогих гостей, но такое неуважение уже вовсю попахивало хорошо рассчитанным оскорблением: не знать о том, что к его двору прибудет посол из Великограда, царь не мог. Гонца с известием об этом Владимир отправил в Бряхимов загодя. На сторожевом посту у границы ратники княжеской межевой стражи подтвердили: гонец благополучно мимо них проехал, предъявив грамоту с печатью Владимира Красно Солнышко – и несколько дней назад так же благополучно вернулся. Целый, невредимый – и очень торопившийся обратно в Великоград.

Только вот алырец, хмурый усатый сотник, твердо заявил воеводе: о том, что к царю Гопону Первому Сильномогучему едет посольство русичей, его из столицы не предупредили. Мол, ничего мы тут про это ни сном ни духом, наше дело маленькое, а вы уж простите, господа бояре великоградские, коли что не так. Похоже, усач не врал.

– Человека своего в Бряхимов, во дворец, я с весточкой про вас немедля пошлю, – заверил он Добрыню. – Чтоб вас на тракте встретили да в столицу проводили как подобает. Подставных коней[7] он по дороге найдет и быстро доберется.

Что ж, спасибо и на этом, усмехнулся про себя воевода. Задерживаться на заставе, теряя понапрасну время, было незачем, и он велел не мешкая двигаться дальше.

Никому из русичей раньше бывать в Алыре не доводилось, и первая встреча с этим царством Золотой Цепи оставила в душах у великоградских послов тягостный осадок. Ровно приложился ты к ковшику с квасом, хлебнул, подвоха не чуя, а квас-то прокис да горечью отдает – и в нем муха утонувшая плавает. «Всё тут вроде бы и свое, а совсем чужое… – угрюмо уронил Волибор Громобой. – Дивишься, и муторно делается».

Сказано было не в бровь, а в глаз. Вокруг звучала родная славийская речь, пусть и с малость другим выговором. Лица местных, доспехи и оружие таможенников, покрой их синих кафтанов, вышивки на рубахах – всё это почти ничем не отличалось от того, к чему привыкли с детства русичи. Разве что среди алырцев почаще попадались темноволосые и темноглазые, но и это на юге и юго-востоке Славии, по соседству с Кавкасийскими горами и Великой Степью было делом обычным. Выглядела застава насквозь знакомо и привычно для великоградцев, многим из которых довелось не один год прослужить в пограничье: высокий тын на валу, срубленные в лапу избы, где жили ратники-таможенники, конюшни, баня, дозорная вышка, колодец во дворе… Только вот бревна тына покосились, вал ополз, а на задах дружинных изб громоздились мусорные кучи. Щиты у караульных, распахнувших перед посольством ворота, были давно не чищенными, сонные рожи – помятыми и явно похмельными.

Ни на Вадмерской, ни на Пахмурной заставах, прикрывающих границу с Алырским царством, ни один назначенный туда заставный воевода ни в жизнь не развел бы такой срамоты. Нести ратную службу спустя рукава – значит уронить честь своей державы в грязь да сапогом притоптать. Тем, кто думает по-иному, в русских дружинах не место. Да и себя самого как после такого позорища уважать?

Здесь же, видать, никого это особо не заботило, а радушия в хозяевах не было ни на волос. Воины-алырцы поглядывали на послов косо и откровенно недобро. Пока Никитич беседовал с сотником, Василий и Иван Дубрович попытались было завести кое с кем из них разговор, расспрашивая о том, как здесь, на границе, служится. Но те будто воды в рот набрали, а один из ратников и вовсе зло отрезал: «Не ваше дело». Даже передохнуть и перекусить с дороги русичам приличия ради и то не предложили, хотя с поварни во двор дразняще тянуло горячим хлебом и жареным мясом.

– В пути глядите в оба. Пошаливают у нас на трактах, – остерег на прощание Добрыню сотник. – Ну да с вами лихие люди связываться побоятся.

Для Никитича его слова новостью не стали. К поездке в Бряхимов воевода готовился основательно и был наслышан о том, что в этих местах творится. За полмесяца до их отъезда ко двору Владимира вновь пришли донесения о том, что рубежи Руси потревожили сразу несколько конных шаек алырских разбойников. Посадники расположенных рядом с границей городов усилили ее охрану, не дожидаясь указа Великого Князя. Во многих державах Золотой Цепи правители сочли бы подобное дерзостью и самоуправством. Но Князь ценил умных и расторопных людей, которые не боятся сами принимать важные решения, не ожидая, когда им из Великограда всё разжуют и в рот положат. Владимир тут же щедрой рукой отсыпал посадникам золота из казны и отправил несколько сотен ратников в помощь – укрепить межевые дружины.

Новости о лихих людях подтверждали и встречавшиеся посольству по пути разъезды. По их словам, в последнее время из Алыра в порубежье зачастили разбойники да тати. Только за последнюю неделю вадмерские дружинники перехватили три крупных отряда, а служивые Пахмурной заставы, поставленной на востоке, возле Кулиговского тракта, расправились с парой шаек помельче. Валом валили из-за алырской границы и беженцы.