Свет - Рейвен Кеннеди

От первых прикосновений нежных рук Ходжата, когда он начинает промывать раны, я выгибаюсь дугой в невыносимой боли и с шумом втягиваю воздух.

Я четко ощущаю каждое прикосновение повязки, каждую струйку воды и травяной запах. Но вместе с тем чувствую и фантомные боли случившегося в той комнате. Ощущаю молниеносные вспышки агонии, которые раздирают меня на части, а также оставляют лежать на полу и истекать кровью среди отрезанных золотых лоскутов.

Это аромат трав, смешанный с воспоминанием о запахе крови того дня.

Это капли микстуры, которые он выжимает через тряпку в миску. И этот звук так похож на капающую кровь, что собирается в лужу…

Это взмах его рук, слившийся со взмахом меча.

Дигби, который сейчас наблюдает за мной, как тогда.

Но, по правде, манит меня то окно. В темном стекле так хорошо все отражается, что с тем же успехом оно может стать зеркалом. И когда я поворачиваюсь к нему лицом, мне не спрятаться от вида моей обнаженной спины.

Она выглядит пустой. Лишенной чего-то важного. Когда я вижу ее в этом состоянии, на меня обрушивается истина моей потери, да с такой силой, какой раньше я не испытывала. Потому что не позволяла себе об этом думать. Но сейчас я не могу от нее абстрагироваться. Потому что вот они, зубчатые края ран на моей спине, за которые я больше не могу ухватиться.

Их больше нет.

Они больше не обхватят меня вокруг живота в утешении и не будут изящно кружить по полу. Я не прочувствую на коже шелковистого прикосновения или их поддержки. Ленты забрали, срезали, как прядь волос, вынудив меня горевать от потери. Осталось лишь два ряда зазубренных, пульсирующих, кровоточащих, истерзанных обрубков.

И именно в этот миг с моих губ наконец срывается сдерживаемый всхлип. Пробку выдернули, и больше нет никаких отрицаний «я в порядке». Нет в мире такой глубокой пещеры, в которой можно было укрыться от этого.

Потому что теперь я пересекла роковую черту, и дело не только в том, что пути назад нет – дело в том, что больше не существует моей опоры.

Чувства выплескиваются из меня бурным потоком, да так громко, что, наверное, эхом разлетаются по пещере. Словно она плачет вместе со мной.

Из меня выплескивается все, абсолютно все, что я пережила. Словно из разбитой бутылки сквозь трещинки просачивается ее содержимое.

По правде говоря, не знаю, смогу ли я снова почувствовать себя цельной.

Я рыдаю и скорблю, и это не подспудная, тихая скорбь, а яростное разрушительное горе, которое вырывается из меня беспорядочной, болезненной волной. Но все это время Слейд сжимает мою руку, а Дигби стоит на страже.

Может, я и опустошена, но я не одинока.

А это уже хотя бы что-то.

Глава 18

Аурен

Когда падаешь на дно, это ощутимо.

Внутри происходит надлом, стены рушатся, и ты отправляешься в свободное падение. Чувства, от которых пытался убежать, внезапно обрушиваются с неукротимой силой, а мысли настолько тягостны, что становятся падением, которое тебя истязает.

Когда падаешь на дно, приземление потрясает до глубины души. Происходит сильный удар, дающий трещину основе мироздания. Земля раскалывается, и широкие трещины простираются далеко-далеко.

И тогда остаешься в груде обломков.

Но лежа здесь, в окружении обломков, я кое-что понимаю. Трещины, что разошлись от моего разрушительного приземления, не являются подтверждением моего краха.

Это тропинки.

Каждая изломанная линия, что идет от меня, а потом направляется в иную сторону, показывает мне путь, куда я могла бы отправиться.

Я лежу на кровати, пока Ходжат заботится о моей израненной спине. По лицу текут слезы, и больно даже дышать. Но я в сознании и смотрю на окружающие меня трещины, смотрю, куда ведет каждая. Потому что теперь, когда я вынуждена чувствовать то, чего не хотела, мне нужно принять решение.

Я могу выбрать бездеятельное существование здесь, у подножия утеса, остаться сломленной и недвижимой. Я могу метаться, могу барахтаться, могу обвинять, могу прятаться. Могу позволить своим разорванным фрагментам уничтожить все остальное.

Или могу встать, отряхнуться и снова посмотреть наверх. Могу найти путь, подтверждающий, что я больше ни разу не упаду; подтверждающий, что я больше не потеряю ни одной своей частички. Мне лишь нужно повернуться и шаг за шагом следовать по этой тропе.

Потому так я и сделаю.

Я дам себе выплакаться, пока не высохнут слезы. Они уже не стекают в неудержимом, прерывистом крике. Нет, они проливаются тихо. Медленно. Такие слезы льются без лишней помпы. Я не задыхаюсь от них и не морщу нос. Не поджимаю губы и не хмурюсь. Это безмолвное страдание. Боль так глубока, что не отражается на лице. Слезы текут по моему каменному лицу, пока я, медленно моргая, смотрю на свое отражение в окне. Пока скорблю о двадцати четырех своих частицах, которые вырвали у меня, как лепестки у цветка.

Закончив, Ходжат обрабатывает раны. Я уже привыкла к резкому травянистому запаху. Не знаю, притупил он как-то мою боль или я просто онемела, но сейчас почти ничего не чувствую.

Еще он дал мне новую широкую рубашку и заставил меня надеть ее задом наперед, чтобы пуговицы были на спине – так легче обрабатывать мои раны.

– Все, леди Аурен, – тихо говорит он. – Я закончил.

Все кончено, говорю я себе, вытираю последние слезы и делаю глубокий вдох.

– Спасибо, Ходжат, – звучит мой хриплый шепот, но лекарь слышит и потому нежно похлопывает по плечу.

– Пока не ускорится процесс заживления, я должен буду осматривать вас каждый день.

Я киваю, чувствуя себя выжатой, как лимон. Меня клонит в сон.

– Сир Дигби? – говорит Ходжат. – Вы не против, если теперь я осмотрю вас?

Дигби не отвечает, и тогда я поворачиваюсь к нему. Он все так же стоит в дверном проеме на страже, и кажется, что ни на секунду не отрывал от меня взгляда. Я замечаю, с какой силой он прислоняется к стене, как крепко обхватывает ребра рукой, как подрагивает у него нога. Он с места не двинется, если его не попросить – совсем как раньше, когда ему доводилось охранять меня. Тогда Дигби ни разу не покинул свой пост раньше времени.

Я киваю ему.

– Диг, твоя очередь.

С минуту он мешкает, потом проводит по мне взглядом и останавливает его на Слейде. Не знаю, как контактируют эти двое мужчин, но Дигби