Главред: назад в СССР - Антон Дмитриевич Емельянов

Сашка Леутин несмело подошел ко мне и пожал руку. Я сделал шаг в сторону остальных музыкантов, и тут же пошла настоящая цепная реакция. Попрощавшись со всеми на весьма дружелюбной ноте, я отправился на автобусную остановку. Темнело, снег усиливался, а дома ждал вкусный чай из пачки со слоном и жареный картофель с приобретенными на базаре соленьями. Опять нарушаю режим питания!

* * *

Проспал я всю ночь как убитый и встал по будильнику, причем даже не сразу. Вот что значит нервное перенапряжение. Зато теперь, вскочив и сделав зарядку, я вновь почувствовал себя способным горы свернуть. Сегодня среда, официальный день выхода номера, и в киосках «Союзпечати» он уже продается — хрустящий, пахнущий свежей типографской краской.

Быстро позавтракав, покормив Ваську и почистив зубы, я оделся и помчался в сторону остановки. На улице по-прежнему было холодно, снег усыпал все вокруг белым ковром и не таял, и город выглядел немного сказочно. Почерневшие от холода и сырости деревья смотрелись хитросплетениями загадочной паутины на фоне маленьких сугробиков. В воздухе веяло прелой листвой вперемешку с замерзшей почвой. К этому всему добавлялись ароматы солярки и бензина забытой в моей прошлой жизни марки А-76.

У заметенной снегом автобусной остановки расположился стенд, под стеклом которого уже разместили газету, и я взволнованно посмотрел на первую полосу с передовицей, как в советских СМИ называли главную тему номера. Помнится, я хотел поставить туда историю с кладбищенскими вандалами, но решил, что для районки это пока еще рано. В итоге на первой красовался Арсений Степанович за рулем бортового «зилона». И заголовок: «Крепче за баранку держись, шофер!»[33]

В двадцать первом веке это сочли бы банальщиной, но в СССР было в тему — песня про то, что водителям не страшны ни дождь, ни слякоть, считалась неофициальным гимном профессии. Причем, как мне рассказывала мама, изначально это была бразильская композиция из фильма «Там, где кончается асфальт». А наши уже переделали аранжировку и написали русский текст. Впрочем, не это сейчас важно, а то, как внимательно читают газету люди на остановке!

Возле стенда сгрудились человек десять, не меньше, они отчаянно жестикулировали и что-то обсуждали. Я подошел поближе и прислушался.

— А я думал, у нас в Андроповске и смотреть нечего, — говорил мужчина в помятой шляпе и пальто в мелкую клетку.

— Стыдно, товарищ, — пожурила его полная женщина в ярко-красном шарфе и круглой меховой шапке. — Мы живем с вами в старинном городе с богатой историей…

Дальше я уже перестал обращать внимание, кто что говорит, слушал только сами обсуждения.

— «Письма мертвого человека»… Тьфу! Раньше такое бы даже не сняли!

— А тут, смотрите, еще про кладбище!

— Кашеваров-то куда смотрел?

— Новый театральный сезон… А у нас что, театр есть?

— Ну, что вы, в самом деле! Калининский драматический у нас на гастролях! В районном доме культуры спектакли идут — «Вишневый сад» Чехова и «Три сестры»!

— Я этого Никиту лично знаю, в нашем доме живет. В критики, значит, подался?

— Смотрите, а план-то мы перевыполняем! Читали Шикина?

— Ой, я его не читаю. Скука смертная, одни цифры.

— Да нет, смотрите — он все по полочкам разложил, тут даже цифры статистики в одну колоночку сведены…

— Кто так фотографирует? Не узнать даже, что за здание…

— А мне, наоборот, нравится. Необычно.

— Почему Чеботарев за всю команду рассказывает? А остальных почему не спросили? Он у нас что, единственный чемпион? В футбол вообще-то одиннадцать человек с каждой стороны играет!

— Да ладно вам! Человек на себе весь андроповский спорт тащит!..

— Не скажите! А как же игроки из «Кожевенника»? Титов, Марченко!

— Ну, так это же хоккеисты, сейчас не сезон еще…

Слушая мнение аудитории, я пропустил три автобуса и, посмотрев на часы, висящие на столбе, понял, что рискую опоздать на назначенную самим же планерку. С сожалением заняв очередь, я перестал слышать людей, обсуждающих газету, и до меня доносились лишь обрывки разговоров. А потом подошел чистенький красный «ЛиАЗ», обрадовав меня своим появлением — на работу я все-таки успеваю. И вдруг что-то резко бахнуло, женщины на остановке испуганно взвизгнули. Звуки сменились шипением — закон вселенской подлости словно бы решил на мне отыграться, выбрав в качестве квеста пробитое колесо.

Из открывшейся передней двери вышел растерянный водитель, посмотрел на стремительно сдувающуюся шину и, почесав пятерней затылок, обратился к взволнованным пассажирам. И к тем, кто был в салоне, и к нам, мерзнувшим на остановке.

— Граждане, придется ждать следующего автобуса, — он развел руками. — Сейчас пока техпомощь подъедет…

— А зачем тебе техпомощь? — раздался басовитый голос. — Мужики, а ну давай поможем шоферу! Запаска-то у тебя есть?

— Есть, — кивнул водитель, довольно-таки молодой и тщедушный парень, живо напомнивший мне шофера «Колхиды» на Андроповском ЗКЗ. — Только она тяжеленная, мне ее одному не переставить…

— Удивил, — добродушно расхохотался мужчина в очках и с кожаным дипломатом. — Товарищ Бродов как раз в своей статье пишет, как на «зилоне» менял колесо. Что одному не поднять даже…

— Только втроем или вчетвером, — подтвердила бабулька в ярко-красном платке.

— Так ведь нас тут еще больше! — воскликнул еще кто-то. — Товарищи, всем на работу ехать! Давайте все вместе — раз, два, взяли!

Поднялась веселая суета, и парнишка-шофер едва инструменты вынес, а народ из салона уже выкатил запаску и деловито ее расчехлил. Дородный мужчина в пыжиковой зимней шапке помог бородачу в саржевой куртке разобраться с домкратом. Народу на остановке скопилось не меньше полусотни, подошел еще один автобус, куда посадили женщин и стариков. Мужчины и парни продолжили помогать нашему водителю, меня тут же припахали оттаскивать пробитое колесо. Все весело переговаривались, обсуждая газету и ситуацию с проколотой шиной. И все же до меня долетела одна колкая фраза, хотя человек, произнесший ее, заговорщически понизил голос:

— Думаю, все равно Кашеварова скоро сместят. Не номер, а полный бардак.

Глава 33.

Когда автобус, шурша новой запаской, довез меня до редакции, времени оставалось впритык. Не желая опаздывать ни на минуту, на четвертый этаж я буквально влетел, запыхавшись, и сразу столкнулся с непривычно ухоженным Бульбашом. Не исключено, что он специально меня поджидал — поговорить без свидетелей. Хотя какой смысл, ведь его вчерашнее отсутствие на работе ни для кого не осталось секретом.

— Евгений Семенович, — взволнованно проговорил он, словно забыв, что мы с ним хорошо знакомы и общаемся неофициально. — Доброе утро!

Темные брюки Виталия Николаевича резали пространство идеально отутюженными стрелками, воротник рубашки сиял белизной и чуть ли не хрустел при малейшем движении. Видимо, заела Бульбаша совесть. Ну вот что мне с ним делать? А еще — как теперь быть с Бродовым…

— И тебе не хворать, Виталий Николаевич, — приветливо кивнул я. — Пойдем-ка ко мне в кабинет, сейчас планерка уже начнется. Не хотелось бы заставлять сотрудников ждать.

— Две минуты, Жень, — попросил Бульбаш. — Я извиниться перед тобой хотел. Не знаю, что на меня нашло…

— Опьянение на тебя нашло, — буркнул я. — Ты идешь или нет?

— Не повторится, — высокий корреспондент взволнованно мялся и из-за этого выглядел максимально нескладно. — Жень, только не увольняй!

— Пойдем, — настойчиво повторил я и, не дожидаясь Бульбаша, открыл двойную дверь на пружине, отделявшую лестничную площадку от коридора четвертого этажа.

Там меня встретили сразу несколько сотрудников, которые не только поздоровались, но и снова поздравили с выходом номера. Немного странно, как будто бы знали, что это мой первый опыт. Конечно же, это не так. Просто в застойном болоте, которое представляла собой газета, сегодняшний выпуск стал своего рода прорывом. Во всяком случае я на это надеюсь. И пусть читатели на остановке восприняли обновленные «Андроповские известия» неоднозначно, большинство, как я понял, все же остались довольны.

— Коллеги, всех жду в своем кабинете, — я машинально посмотрел на правую руку, потом на левую, — через пять минут.

Вот ведь превратности судьбы — в прошлой жизни я, не снимая, носил фитнес-браслет. И часы, и шагомер, и еще куча всяких разных полезных функций. Причем с детства я предпочитал надевать подобные вещи на правую руку — сначала папин «Полет», который он мне отдал в честь приема в октябрята, а затем «Электронику». Но вот Кашеваров носил часы на левой, и мне с новым телом передалась как раз эта привычка.

Я поприветствовал Валечку, взял из ее рук пачку свежих газет и прошел в кабинет. Бульбаш