Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

Такое творилось по всей стране – точнее, по всем губерниям, где был хлеб. Если бы продотряды… но «если» тут не работает, потому что продразверстка была неотделима от методов ее проведения по причине уже сто раз упомянутых факторов: нет хлеба, нет кадров, и идет война.

Из доклада председателя Тюменской Губчека П.И. Студитова. 5 апреля 1921 года:

«Продовольственная кампания, которая должна была пройти в 21 году по Сибири, в частности, по Тюменской губернии, не могла не оставить своих препятствий, принимая во внимание, что впервые ложится на плечи сибирского крестьянина это тягло, к которому он не привык, а также по своему социальному положению он стоит далеко от принципов советской власти…

(Дальше он говорит об отсутствии политической работы в деревне и о невнимании к сельским ячейкам РКП(б). – Е.П.)

…Как в начале, так и в конце продработы не было попыток взять политический контроль над действиями продорганов, что и развязывало руки в беззаконных действиях и бессистемной работе продорганов…

Участвуя лично сам в ликвидации январского ишимского восстания, выехал с 50 кавалеристами в Ишимский уезд. Нельзя было не подметить преступную работу продорганов, которая выражалась в сбивчивой и бестолковой тактике о норме, на почве чего нередко приходилось наблюдать самому крестьянину брань и скандал между продработниками, от которых исходило одно распоряжение о 10-пудовой норме на едока, второй дает распоряжение на 8 пудов. Смотришь, третий говорит совершенно другое: что никакой нормы быть не может, а надо выполнить то, что наложено по разверстке[97].

Помимо этого, не единичные случаи со стороны продработников – выходка, которые называются преступлением, как то: грубое отношение, были случаи побоев, никакие заявления не принимались во внимание, бесшабашная конфискация, а также не было твердой уверенности в том, что останется хлеб у крестьянина или отбирается до зерна. Это говорят примеры: имея сведения из какой-либо волости о голодовке, что и принимались меры удовлетворения через губпродкомиссара, каковой при первом этом вопросе становится в тупик и не может дать ответа: действительность это или нет[98], уже не говоря о том, что могли предвидеть этого положения»[99].

И в качестве резюме:

«Предлогом к восстанию использовали благоприятную почву, созданную продработой. Беспочвенная политика продорганов в вопросе государственной разверстки, которая не могла дать ни малейшей гарантии в благоприятном сборе семян. Кормовой и норма, которые должны были остаться для существования, также ни один продработник не может дать гарантии в том, что осталось для этой цели у крестьянина или нет. Политика продорганов далеко стояла от этого, едва ли можно будет ошибиться в понятии их выполнения разверстки, которая заключалась в том, во что бы то ни стало назначенную норму наркомпродом выполнить. И выполнение это было применено под силой штыка, не задумываясь о последствиях. Эта политика продорганов развязывала руки техническим выполнителям. Их действия нередко сопровождались преступлениями, и надо сказать, что контрреволюция подготовилась к этому, учтя политическую неразвитость сибирского крестьянства, шкурнические и собственнические убеждения его. Плюс ко всему этому слабость наших советских и партийных органов, в силу чего были преступления со стороны технических выполнителей продработы»[100].

В принципе, то же самое происходило во всех хлебородных губерниях, где продкомитеты, пользуясь особыми правами, подмяли под себя все и всех. В деревне формировался внутренний фронт – между зажиточными крестьянами и продработниками. Уровень зажиточности определялся аппетитами продкомов. Если ради выполнения продразверстки начинали трясти бедняков, то и бедняки брали в руки вилы и поднимались против власти. Если нет – значит, нет…

Впрочем, в глазах продкомиссара, только что пришедшего в деревню с голодающего завода, и бедняк был не беден. Ибо все относительно…

Одновременно с хлебозаготовками летом 1918 года красная власть начала проводить другую, не менее ненавистную крестьянам операцию, которая касалась уже всего населения. Речь идет о мобилизации.

Собственно, чего-то подобного следовало ожидать. Можно было тешиться маниловскими проектами о добровольческой Красной Армии, пока не было настоящей войны. Но после того, как в мае 1918-го чехословаки подняли мятеж, на который откликнулись и белые, и эсеры, стало ясно, что дела пошли всерьез, и дела паршивые. Мигом сориентировавшись, 29 мая ВЦИК принял постановление о принудительном наборе трудящихся в Красную Армию. Или, говоря более понятными словами, о мобилизации. Позиция населения, которое едва успело покончить с одной войной и уже получило другую, в комментариях не нуждается, хотя и тут имело место расслоение.

Бедняки шли более охотно – им было за что бороться, да и государство оказывало помощь красноармейским семьям. Прочие крестьяне старались, как могли, уклониться от призыва, а при попытке нажать на них брались за колья, вилы и спрятанные винтари. Военные комиссариаты формировались на ходу, в них широко пользовались услугами офицеров царской армии, у которых имелись, мягко говоря, не совсем подходящие для советской власти привычки, да и к измене данный контингент был чрезвычайно склонен. А без них тоже никак – ни рабочий, ни студент мобилизации не проведет.

Так что, если не было мирского приговора, в Красную Армию уходили в основном бедняки-активисты, еще более ослабляя позиции советской власти в деревне, прочие же упорно игнорировали мобилизацию. А добиться приговора было не так-то просто.

«В Кунгурском уезде (Пермской губернии. – Е.П.) в июне было одно крестьянское выступление. С объявлением мобилизации их стало 17… Движение началось с Богородской волости, где при объявлении призыва в Красную Армию собрание крестьян приняло резолюцию с отказом от мобилизации и осуждением братоубийственной войны. Резолюция была распространена в соседних волостях, где стали создаваться „оборонительные комитеты“ (штабы) и проводиться своя мобилизация. Главный штаб мятежников вел работу в деревне под эсеровскими лозунгами. 25 июля в селе Рождествено состоялся сход, где участвовало более тысячи крестьян. По предложению эсеров сход принял решение о восстании против Советской власти… В конце июля был создан районный военный штаб, координировавший действия 23 присоединившихся к восстанию волостей. В движение было втянуто до 10 тыс. крестьян.