Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - Луи Перго

Что же, посмотрим.

Прошла неделя. Обитатели крепости запаслись украденной картошкой, старыми, хорошо отмытыми и начищенными кастрюлями и держались настороже. Они ждали. Потому что, невзирая на предложение Гранжибюса, никто не захотел взять на себя опасную разведку в самой гуще неприятельского леса.

Наконец в воскресенье после обеда обе армии в полном составе обменялись несчетными оскорблениями и камнями. С той и другой стороны отмечалось удвоение азарта и непреклонного высокомерия, которые придают лишь сильная организация и полная уверенность в себе. Понедельник обещал быть жарким.

– Давайте сделаем домашнее задание как следует, – посоветовал Лебрак. – Ни в коем случае нельзя, чтобы кого-то оставили завтра после уроков. Будет знатная драка.

И действительно, никогда еще уроки не отскакивали так от зубов учеников, как в тот понедельник, к величайшему изумлению преподавателя, чьи педагогические предрассудки были полностью опровергнуты этим неожиданным переходом от лени к прилежанию, и от мечтательности к вниманию. Вот и стройте после этого теории на так называемом фактическом опыте, когда подлинные причины, глубинные мотивы так же скрыты, как лицо Изиды под ее каменным покрывалом{44}.

Но дело приобретало опасный оборот.

Уцепившись за первую ветку, чтобы закрепиться, Курносый сразу свалился со своего дуба. К счастью, с небольшой высоты, да к тому же на ноги. Это была месть Тугеля: такого следовало ожидать, но он думал, что вельранец тоже покусится на ветку с его «засидкой». Тем не менее, поднявшись, он, прежде чем устроиться, тщательно проверил крепость каждой из ветвей. Впрочем, скоро он слезет, чтобы принять участие в атаке и в рукопашной. И если ему удастся захватить Тугеля, он непременно заставит его заплатить за эту маленькую шутку.

В остальном сражение было честным.

Когда каждая враждующая сторона исчерпала свой запас камней, воины обеих армий начали решительно сходиться, чтобы биться по совести с оружием в руках.

Вельранцы построились клином, лонжевернцы – тремя небольшими отрядами: Лебрак в центре, на правом фланге Курносый, на левом – Гранжибюс.

Не проронив ни слова, они сходились медленным шагом, как коты, подстерегающие друг друга, – брови нахмурены, глаза горят, лбы наморщены, зубы сжаты, кулаки готовы к бою; один поднимает дубину, другой – деревянную саблю, третий целится копьем.

Расстояние между ними уменьшалось, шаги постепенно ускорялись. Три лонжевернских отряда сошлись с построившейся клином армией вельранцев.

И когда оба военачальника оказались буквально нос к носу, в двух шагах один от другого, они остановились. Обе армии были неподвижны, но это была неподвижность воды, которая вот-вот закипит. Ряды ощетинились страшным оружием. В каждом солдате глухо ворочался гнев, глаза испускали молнии, кулаки в ярости сжимались, губы дрожали.

Кто бросится первым – Ацтек или Лебрак? Чувствовалось, что любое движение, любой звук выпустит на свободу ярость, освободит гнев, растревожит эти силы. Но никакого движения не происходило, никакой крик не раздавался, и над обеими армиями нависла огромная, мрачная, ничем не прерываемая тишина.

Кар-р! Кар-р! Кар-р! Возвращаясь в лес, над полем боя с удивленным карканьем пролетела стая ворон.

И тут началось.

Какой-то не имеющий названия рев вырвался из горла Лебрака, ужасающий крик слетел с губ Ацтека, и обе враждующие стороны неумолимо рванулись вперед.

Невозможно было различить хоть что-нибудь. Армии вонзились одна в другую: клин вельранцев – в отряд Лебрака, фланги Курносого и Гранжибюса – во фланги вражеской армии. Дубины оказались лишними. Враги сцепились, душили друг друга, раздирали, царапались, избивали, кусали, вырывали клочья волос. Рукава курток и рубашек болтались на запястьях, а грудные клетки под ударами кулаков отдавались громким звуком, как барабаны. Носы кровоточили, глаза слезились.

Сражение продолжалось под бессвязные звуки и шум прерывистого дыхания: слышно было лишь рычание, завывание, хриплые нечленораздельные выкрики: «Хах! Ух! Бац! Трах! Падаль!» Они сливались с приглушенными стонами: «Ох! Ой! Ай!..» Все вперемешку.

Это было сплошное гигантское ревущее месиво задов и голов, ощетинившееся сплетенными и вырывающимися на свободу руками и ногами. Вся эта масса то откатывалась, то снова возвращалась, и сосредоточивалась, и растекалась, чтобы начать все сначала.

Победа будет за тем, кто сильнее. Кто более жесток. И еще неизвестно, улыбнется ли она Лебраку и его армии.

Те, кому досталось больше других, отползали в сторону. Кто-то внезапным ударом разбил нос Було, и тот побежал в гущу Большого Кустарника, стараясь по возможности унять кровь. А у вельранцев многие бросились врассыпную: Татти, Писфруа-Зануда, Лато́п-Крот, Бусбо́ и семь-восемь других улепетывали без оглядки – кто на одной ноге, кто с подвязанной рукой или с разбитой в хлам физиономией. И еще кто-то следом, и еще парочка. Так что уцелевшие, видя, что их становится всё меньше, и практически уверенные в своем поражении, тоже стали искать спасения в бегстве, однако не столь стремительном. Поэтому Тугель, Миг-Луна и еще четверо вельранцев были схвачены, связаны и при помощи ударов под зад приведены в лагерь Большого Кустарника.

Да, это был воистину великий день!

Предупрежденная заранее Мари уже была в хижине. Гамбетт привел туда Було на перевязку. Сам он взял кастрюлю, быстренько сбегал к ближайшему источнику и набрал свежей воды, чтобы вымыть поврежденную сопатку своему отважному соратнику. А в это время победители лишали пленных разнообразных предметов, отягощавших их карманы, и безжалостно срезали пуговицы.

Черед пришел каждому. Самым большим почетом в тот вечер пользовался Тугель. Курносый особенно тщательно позаботился о нем, не позабыл конфисковать у него пращу и заставил красоваться перед всеми с голым задом до конца процедуры.

Четверо других, которых прежде еще не ловили, в свою очередь были молча и хладнокровно обобраны без излишней жестокости.

Напоследок оставили Мига-Луну. На сладкое, как они говорили. Не он ли недавно вероломно напал на генерала, после того как подло заставил его споткнуться! Да, именно этот нытик, этот хлюпик, этот зануда осмелился отлупить палкой по ягодицам безоружного воина, который не мог бежать. Полагалось отплатить тем же. Однако он распространял специфический запах, невыносимый, отвратительный, который, несмотря на закалку, заставил исполнителей великих дел Лонжеверна заткнуть носы.

Этот гад портил воздух, как бык! Что он себе только позволяет!