Человек видимый - Чак Клостерман

В. В. Но об этом я и говорю! Я уверена, что история об этом мальчике правдива с начала и до конца. Такую историю просто невозможно выдумать. Но она кардинально отличается от остальных ваших историй, вы вспоминали о ней как о том, что действительно имело место в вашем детстве, она лишена какого-либо подтекста, не придумана с определенным намерением.

Игрек. Должен признаться, Виктория, когда сегодня я шел сюда, то никак не думал, что вы будете расспрашивать меня о таких вещах. Я случайно убил человека, а вы вздумали рассуждать о «Битлз».

В. В. Но вы действительно его убили? Это же очень важно. Вот что мы должны с вами выяснить. Вы на самом деле убили его?

Игрек. Ну… я не убивал его, если вы это имеете в виду. Я не хотел его убивать. Я не замышлял убийство. Просто так получилось.

В. В. Игрек, а я просто не могу поверить, что вы кого-то убили. Точнее, я не могу поверить, что вы убили человека и спокойно ушли. Не думаю, что вы могли убить человека и абсолютно ничего не почувствовать, и не думаю, что вы способны представить в смешном виде человека, которого случайно убили. Я не считаю вас таким.

Игрек. Что значит — таким? Я же сказал, я его не убивал. Я не убийца. Я вовсе не такой. Гораздо хуже желать кого-то убить, но не сделать это, чем действительно случайно убить человека. И на самом деле я чувствую себя виновным в его смерти. Я не говорил, что не чувствую себя виновным. Я сказал, что… Просто я не думаю, что должен чувствовать себя виновным, поэтому и решил к вам обратиться. Потому что я не замышлял и не сделал ничего дурного.

В. В. Я тоже не думаю, что вы совершили что-то дурное. Я не думаю, что вы действительно совершили все эти ужасные поступки. У вас, конечно, есть возможность безнаказанно нарушать важные общественные законы, и вы их нарушали, незаконно проникая в чужие дома. Но эти ужасные преступления, о которых вы говорите, — вы их придумываете. Все мы что-то о себе фантазируем. И все-таки я не верю, что вы способны лишить жизни одного незнакомого вам человека и испортить жизнь другому, не испытывая глубокой вины. Вам кажется, что я вас совсем не знаю, но это не совсем так. Во всяком случае, я уверена, что вы совсем не такой, каким хотите казаться.

Игрек. Мне хотелось бы нравиться вам, Виктория.

В. В. Я знаю.

Игрек. Но не настолько, чтобы я стал вас обманывать.

В. В. Попытайтесь взглянуть на это с моей точки зрения. Вы оказались в помещении, где собрались несколько здоровяков, заросших волосами, которых вы сравнивали с гориллами, причем их практически невозможно отличить друг от друга. Но вы не можете сказать, кто эти люди, что это за встреча и почему она проходит именно в этой квартире. Неужели вы сами не видите, насколько все это неправдоподобно? Ваша история кажется скорее символической, чем реальной.

Игрек. Да, кажется. Но я ничего не придумал. Как вы не понимаете? Если бы я сам придумал всю эту историю, то уж, наверное, объяснил бы, как эти парни оказались в одной квартире. Я мог бы сказать, что это был чей-то день рождения, встреча анархистов или членов организации «Один процент»[60]либо какая-то оргия. Да сотню разных причин! Если бы я лгал, у меня нашлись бы ответы на все ваши вопросы. Но, Виктория, я не могу отвечать за то, чего я не знаю! Иной раз что-то происходит, и мы не можем понять или не знаем, почему это происходит. В этом и состоит отличие правды от вымысла. В вымышленных историях обязательно все объясняется, в них ничего не происходит случайно, все обоснованно.

В. В. Вы поразительный рассказчик. Честное слово. И будем исходить из этого.

Игрек. Я не нуждаюсь в комплиментах, Виктория.

В. В. Позвольте с вами не согласиться. Думаю, вы нуждаетесь в комплиментах, как любой другой человек, а может даже больше.

Игрек. Это просто смешно. Ну перестаньте, будем же говорить серьезно. Нельзя же каждую мою фразу выворачивать наизнанку, будто я хотел сказать прямо обратное моему утверждению. Это не имеет ничего общего с психоанализом. Вы опять уподобляетесь психиатру из телешоу.

В. В. Нет, Игрек, вы не правы. Вы любите, когда вас высоко оценивают, расточают вам похвалы, говорят приятные вещи. Но не принимаете мои комплименты из опасения, что тогда я прекращу вас нахваливать. И, возможно, ваше опасение оправданно.

Игрек. Но мы уклонились от темы, Виктория. Я не для этого сюда пришел. Мне неинтересно дискутировать о том, что было на самом деле, а чего не было и как все понятное превращается в необъяснимое и непонятное.

В. В. А мы ни о чем не дискутируем. Я только сказала, что вы замечательный рассказчик и что я оцениваю это качество по достоинству. Это неотъемлемое свойство вашей личности.

Игрек. Что ж, прекрасно. А у меня волдыри на пальцах.

В. В. Что?

Игрек. Вот именно.

Инцидент

В воскресенье 18 июля после нашего сеанса я поехала в Миссури навестить мать, которая заболела, у нее опоясывающий лишай. Примерно в семь вечера мне позвонил по сотовому муж, чему я ужасно удивилась — дело в том, что Джон редко звонит по телефону, даже если я отсутствую целую неделю. У нас не принято часто созваниваться. А тут он позвонил и был очень взволнован.

— У нас в доме кто-то был, — сказал он. — Это твой пациент, я знаю. — Джон далеко не трус, но я уловила в его голосе тревожные нотки.

Я спросила, почему он так думает.

— Потому что в нашем доме побывал человек-невидимка, а ты работаешь с человеком-невидимкой. Не нужно быть Бэзилом Рэтбоуном,[61]чтобы понять, что произошло.

И Джон рассказывает: он работал в нашем кабинете на втором этаже, когда «почувствовал» (он так и сказал), что в комнате кто-то есть. Он утверждает, что «чувствовал» (его слово) чье-то «присутствие» (его слово). Слышать эти слова из уст Джона было очень странно — он постоянно критикует использование подобных слов в аргументах других людей, особенно в произведениях на историческую тему и в публичных выступлениях. Он включил свет во всех помещениях второго этажа и громко спросил: «Кто здесь?» Он говорит, что повторил этот вопрос несколько раз. Так и не получив ответа, он подумал, что стоит вызвать полицию. «Я вызову полицию», — громко сказал он, хотя я сомневаюсь, что он действительно это сделал бы. Потом он вернулся к прерванной работе. И в этот момент услышал, как кто-то (или что-то) скатывается по лестнице. Он бросился к площадке второго этажа и посмотрел вниз (наша лестница состоит из двадцати ступенек, застеленных ковром, и ведет в гостиную). Но ничего там не увидел. Он спустился, взял у камина кочергу и стал шарить ею по полу в гостиной. Он говорит, что не пропустил ни одного квадратного метра. И тут он услышал (или считает, что услышал), как кто-то вышел из дома через дверь на кухне, которая ведет на задний двор. Но когда он подошел проверить ее, она была заперта изнутри.