Имаго - Юрий Никитин

Прозвучал чей-то злой раздраженный голос:

– Что значит «был»? Хороните парня заживо!.. Можетбыть, по ошибке. Наши косорукие идиоты всегда не тех ловят!

– Да хорошо бы, – послышался женский голос, –такой был парень… Лучше бы Челюсть забрали! Житья от него нет!

– Ха, Челюсть и его банда для них – мирные граждане…

– Сволочи…

– Люди, а может быть, какую-нибудь петицию составим, а?Чтобы, значит, помягше…

Голоса отдалялись, я уходил между домами, горбился, ежился,втягивал голову в плечи и то совал руки в карманы, то начинал размахивать ими,как будто от этого начинал двигаться быстрее. В голове кровавый туман, еще бычуть – и вляпался сам, это меня бы тоже вот так избитого и с вывернутыми заспину руками тащили бы к машине. А там в кузове еще раз изобьют ногами, мол,оказывал сопротивление, гад, еле-еле утихомирили…

Уже в машине чуточку пришел в себя, придирчиво проследилмысленно свой обратный маршрут. Да, хоть как меня трясло, но обратным путем шелчерез супермаркет, в хлебном отделе купил два батона, в овощном – яблок,винограда, груш, так что на выходе камеры зафиксировали меня с кучей огромныхпакетов.

Отъехал, поток подхватил нас, сделал неотличимыми от другихмашин, так же вместе и слаженно останавливались перед красным, срывались сместа на зеленый, будто нами руководит один большой комп с довольно простенькойпрогой.

Свернул к скверику, постоял, не вылезая из машины, долгодумал.

Подошли молодые девчушки, предложили поразвлечься. Однасразу предупредила:

– Нет, мы не профессионалки!.. Просто идем сейчас кИрке, у нее вечеринка, но девчонок слишком много, парней только двое…

Троллейбус остановился, мягко зашуршав шинами. Я шагнул былов его сторону, но там тесновато, а пистолет в моем рюкзаке нащупать легко,вздохнул и потащился дальше, стараясь держаться в тени стен.

Элитный дом вырастал, огромный, как айсберг. Три года назадздесь снесли целую кучу «хрущоб», жильцы мечтали, что их переселят в этот дом,но советские времена кончились, всем предложили подобную же дрянь, лишьчуть-чуть лучше, а кто пытался митинговать и устраивать забастовки в доме, техпросто вытолкали в шею, а дома разнесли бульдозерами.

Я набрал на коробочке домофона номер, выждал. Раздалсятонкий писк, я принял торжественно-скорбный вид, сейчас меня рассматривают наэкране. Через пару мгновений раздался удивленный голос:

– Бравлин?.. Вот уж не ожидал… Что ж, заходи.

Щелкнул магнитный замок. Я толкнул дверь, подалась согромным усилием, тяжелая, как банковская. Все ухожено, вазы с цветами, картинына стенах, зеркала, а лифты широкие, просторные. Прибыли сразу оба, я вошел вближайший, не сразу отыскал нужную кнопку. Последний раз был здесь три годатому и поклялся больше здесь не показываться.

С лестничной площадки двери только слева, здесь квартирыогромные. Позвонил, дверь щелкнула, прошел широким длинным коридором, на стенахснова портреты в дорогих рамах, напольные вазы с экзотическими цветами. Дверь вквартиру отделана лучшими сортами дерева, чувствуется роскошь, помноженная наэлегантность.

Я поднял руку к звонку, но дверь распахнулась. Черкашенкостоял по ту сторону, еще больше пополневший, но все такой же румяный, сытый, сощеками на плечах. Седины не прибавилось, столько же, длинные посеребренныеволосы красиво падают на плечи. Он старался и не мог сдержать торжествующуюулыбку.

– Заходи, Бравлин, – пророкотал он радушно. –Проходи, дорогой… Юджинка, собери чего-нибудь на стол!

Из комнаты выглянула его дочь, такая же пышечка, хотя дваждыв году ложится на операцию отсасывания жира, улыбнулась мне:

– А, Бравлин!.. А я уж думала, что с вами что-тослучилось! Папа так и не объяснил толком…

– Не беспокойтесь, – сказал я торопливо, – яна минутку.

Черкашенко сказал грозно:

– Но чаю-то попьешь?

– Если можно, – сказал я, – то кофе.

Он засмеялся:

– Ну, ты верен себе! А я вот кофе не пью. Увы, сердце.

Врешь, подумал я тускло. Просто по-юсовски трясешься надздоровьем. Ты и сахар перестал потреблять, когда услышал про белую смерть, и отсоли отказался, а потом, помню, яичницу не ел, боялся холестерина…

Юджина быстро унеслась на кухню, та у него побольше моейжилой комнаты, а обеденный стол рассчитан на десятерых. Но ели мы вдвоем,Юджина с материнской улыбкой быстро накрыла стол, разложила салфетки. Несмотряна мою просьбу насчет всего лишь кофе, она быстро натаскала из холодильникабалыков, буженины, выставила красную и черную икру, осетрину, копченого угря,сама нарезала его аккуратными ломтиками и заботливо придвинула ко мне поближе.

Черкашенко потер ладони и сказал бодро:

– Нехорошо напоминать, ведь дело прошлое… но ты прав,что в конце концов решился пойти работать в нашу компанию. Будущее России вштатовских фирмах. Ты тогда смеялся? Мол, все идеалы юсовца ведут под одеяло…Да, ведут! Ну и что? Сейчас уже не только юсовца, уже и русского ведут туда же.Значит, юсовцы сильнее, раз сумели навязать свои взгляды, свое отношение…

– Сумели, – согласился я.

– А ты посмотри, – сказал он с восторгом, –какое жаркое из этой ящерицы!.. И вкус такой изысканный, не находишь?..Попробуй вот этот кусочек!.. Самое вкусное на боках. Правда, мяса мало, затосамое нежное, а на спинке пожестче…

Я попробовал, не показывать же, что я брезгаю ящерицей, этож выказать себя деревенщиной, лишний раз подтвердить, что скованпредрассудками. Мясо показалось пресным, похожим на мясо окуня, разве что снекоторой кислинкой.

Мои челюсти подвигались, я проглотил, ибо все смотрятзаинтересованно.

– Интересно, – сказал я. – Мясо такоеоригинальное. Нежное, с кислинкой… ничего подобного не пробовал.

Черкашенко довольно заулыбался, а на лице Юджинки отразилосьразочарование.

– Вот видишь, – проговорил он довольно. –Наконец-то мы, Бравлин, зажили, как люди!.. Давай налью тебе вот этого винца…Уникальное, скажу тебе. Мало того, что двадцать лет выдержки, так еще и собранос южного склона виноградника в Шампани, где Дом Периньон изобрел шампанское! Аэто значит, что лучшее из вин… из лучшего винограда!

Юджина ехидно заметила, что где-то в Германии есть долина,где виноград растет еще насыщеннее, богаче и все такое, только немцы виноделать не умеют, а продают во Францию. Она поигрывала плечиками, бретелькасползла с одного, но говорила настолько умело и к месту, что я хоть ипоглядывал, ожидая, когда полоска белоснежной кожи расширится настолько, чтоувижу красный ореол, но все же с удовольствием слушал ее веселый щебечущийголосок.