Суд над победителем - Олег Курылев

Скеррит с минуту о чем-то размышлял, потом приподнял над столом лист бумаги.

— Это ваше твердое намерение? — спросил он.

— Да. Родных у меня не осталось, так что советоваться не с кем.

Адвокат медленно, глядя в глаза Алекса, одной рукой скомкал листок и затем отбросил его в корзину для мусора:

— Прошу вас считать, что я ничего не предлагал.

— Я уже забыл об этом.

* * *

5 января Большое жюри рассмотрело материалы досудебного расследования по делу об измене королю британского летчика Алекса Шеллена. Слушания состоялись в магистратском суде Лондона на Боу-стрит без кандидата в подсудимые и без представителей защиты. Здесь членам Большого жюри на основании принятой в британском праве максимы «Actus non facit reus nisi mens sit rea»[35]предстояло ответить на два вопроса. На вопрос об actus reus — имели ли место преступные деяния со стороны военнослужащего и подданного Британской Короны Шеллена — ответ был единогласным и утвердительным. На второй необходимый вопрос о mens rea, то есть о виновной воле, ответить с ходу было сложнее, и судья прибегнул к его дифференциации.

— Действия рассматриваемого лица — это: намерение, неосторожность или небрежность?

— Безусловно — намерение.

— Рассматриваемое лицо осознавало преступность своих действий?

— Безусловно — осознавало.

— Рассматриваемое лицо действовало по чьему-то приказу или принуждению?

— Материалы следствия, а также собственноручного признания умалчивают как о первом, так и втором.

— Душевное состояние рассматриваемого лица могло подтолкнуть его к совершению инкриминируемых деяний с той степенью силы, которой он психически не мог противостоять?

Ответ на этот вопрос вызвал споры, однако речь председательствующего о том, что перед ними не новобранец и не кисейная барышня, а офицер, у которого за плечами не один год войны, убедила присяжных исключить возможность переквалификации содеянного как произведенного в условиях «аномалии сознания». Большое жюри выработало окончательный вердикт: заслуживает предания уголовному суду по делу о фелонии. При этом жюри сформулировало обвинительный акт из трех пунктов: измена королю (со всеми стандартными формулировками); разглашение военной тайны; дезертирство. Этот документ был предъявлен Алексу на следующий день.

— Под разглашением военной тайны подразумевается ваше предоставление противнику сведений о деталях плана воздушного налета на город Хемниц, — пояснил Скеррит. — Что же касается обвинения в дезертирстве, то его нам также будет трудно оспорить, поскольку имеется в виду ваше добровольное полугодовое пребывание в шведских лагерях под чужим именем, да еще и под чужим знаменем. Если в течение первого месяца, когда Британия еще находилась в состоянии войны с Германией, вы, что так, что этак, были бы интернированы, то после 8 мая, когда всех британцев, русских, французов и прочих военнослужащих из стана победителей шведы начали репатриировать на родину, ваше дальнейшее пребывание в их стране под именем офицера, пускай и капитулировавшей на тот момент, но все же вражеской, армии расценено как дезертирство. За одно это военно-полевой суд мог приговорить вас к расстрелу, ведь Великобритания официально вышла из войны только 2 сентября прошлого года после капитуляции Японии.

Алекс прочитал текст на бланке с печатями и многочисленными подписями. Слева от каждой подписи имелась короткая латинская надпись «bilta vera» — правильный акт.

— Что от меня требуется? — спросил он.

Джон Скеррит откинулся на спинку стула и некоторое время рассматривал какую-то бумагу. Затем он извлек из кармана вечное перо и снял колпачок.

— Если вон там внизу вы напишете: «Признаю себя виновным по первому пункту настоящего акта», поставите дату и подпись, генеральный атторней сэр Максвелл Файф, назначенный обвинителем по этому делу, будет готов не настаивать на двух других пунктах. Мы втроем — вы, я и он — встречаемся с окружным судьей, который должен удостовериться, что ваше признание добровольно, после чего он передаст материалы в жюри присяжных и спустя несколько дней вынесет приговор, не связанный с применением смертной казни.

— Благодарю за разъяснение, но своего решения я не изменил, — спокойно сказал Алекс, беря ручку.

— Тогда пишите: «По первому пункту данного акта виновным себя не признаю», дата, подпись.

— А по двум другим?

— А вот по двум другим в этом случае советую признать. Иначе вас сочтут неадекватным упрямцем, настроившимся отрицать все, вплоть до очевидных вещей. Лорды и присяжные расценят это как неуважение к суду, что не принесет вам дивидендов.

Алекс согласно кивнул.

10 января в семь часов утра Алекса разбудил дежурный надзиратель. Заключенному дали пятнадцать минут на совершение утреннего туалета, после чего сопроводили к тюремному брадобрею. Затем в камеру принесли завтрак и велели к половине десятого быть одетым «по-парадному» — все необходимое было куплено помощниками Джона Скеррита еще накануне. Когда Алекса в черном костюме, сером драповом пальто и нелепой широкополой шляпе, которые он никогда не носил, вывели на тюремный двор, он увидел низкое серое небо и снег. Снег был белым, только что выпавшим. Он пах Рождеством, подмороженной прелой листвой и чем-то еще — холодным и далеким. «Неужели это мой последний снег?» — подумалось Алексу.

Подсудимого в компании с четырьмя полисменами, к одному из которых его пристегнули наручниками, усадили в тесный черный автобус, и они выехали из тюремных ворот на Хатфилд-роад.

Первоначально процесс над Алексом Шелленом собирались провести в здании лондонского магистратского суда на Боу-стрит, в котором состоялись предварительные слушания и в котором совсем недавно Большое жюри точно так же постановило предать суду изменника и нациста Уильяма Джойса. Однако командование Королевских военно-воздушных сил, являвшихся своего рода потерпевшей стороной и основной опорой обвинения, настаивало на проведении процесса в четвертом зале Королевских судов юстиции, напротив комплекса неоготических зданий которых, расположенных на Флит-стрит, находится церковь Святого Клемента — главная церковь Королевских ВВС. По мнению маршалов, символично судить пилота-изменника рядом с этим храмом, выгоревшим дотла 10 мая 1941 года после очередной бомбардировки. Но, поскольку речь шла о фелонии, то есть об уголовном преступлении, пожелание маршалов удовлетворено не было, ведь «Королевский судебный двор» предназначался для процессов по гражданским делам. Выбор пал на Олд Бейли — Центральный уголовный суд Англии и Уэльса, расположенный неподалеку от собора Святого Павла. Несмотря на тяжелые повреждения здания, полученные в 1941 году во время одного из налетов на Лондон, оно уже частично функционировало.

Ехали долго. Из юго-западного Лондона в Сохо, с правого берега Темзы на левый. Проезжая белокаменные арки и башни Королевских судов на Флит-стрит, автобус миновал сначала почерневшую и все еще не восстановленную после пожара церковь Святого Клемента, а затем небольшой монумент в виде покрытого барельефами четырехгранного столба, на котором сверху стоял черный дракон с распростертыми перепончатыми крыльями. Словно средневековая химера, слетевшая на этот столб с каменных балюстрад парижской Нотр-Дам, это чудище всего лишь обозначало границу Сити и Вестминстера.