Суд над победителем - Олег Курылев

* * *

Рождество и Новый год Алекс встретил в своей камере в полном одиночестве. Изредка его навещал тюремщик Гримм, тот, что вытирал замызганным платочком свои вечно слезящиеся глаза. Он рассказывал последние новости, касавшиеся исключительно тюрьмы Уондсворд. Все, что происходило за ее пределами, он не удостаивал своим вниманием.

— Вот вы наверняка считаете работу палача-вешателя простой и однообразной, а ведь это не так, сэр. Ей-богу, не так! Вот у нас здесь был случай… сейчас, дай бог памяти… в декабре сорок первого… точно. Мне рассказывал об этом ассистент мистера Пьерпойнта Гарри Аллен. В тот день им предстояло повесить шпиона, некоего Карла Рихтера. Вот. Вошли они в камеру, а тот бросился от них к дальней стене. Они за ним, а он вокруг стола. Свалили со стула старичка пастора и едва не затоптали насмерть. Вдвоем кое-как скрутили ему руки позади спины ремешком, а он, здоровенный оказался немчура — вы уж простите, сэр, — порвал кожаный ремешок и давай снова уворачиваться, и, если бы палачом был не мистер Пьерпойнт, неизвестно чем бы все кончилось.

— Ну так и чем же кончилось? — с усмешкой поинтересовался Алекс.

— Да все хорошо обошлось.

— Хорошо — это как? Повесили бедолагу?

— А то! Ухнул в лючок, как миленький. Мешок на голову, правда, надевать не стали. Не до того. Да! Он ведь еще под самый конец едва не выскользнул из петли. Как мне потом рассказывал Гарри, веревка соскользнула у него из-под подбородка, но зацепилась за зубы верхней челюсти, поскольку он в это время что-то орал и широко открыл рот. Но и этого оказалось достаточно, чтобы сломать шею.

— Ну-у вот, а говорите, все хорошо обошлось.

Алекса забавляли подобные разговоры, одновременно и веселя и вгоняя в трепет. Жаль было, что из-за ограниченности во времени ему не удастся выслушать всех историй Уондсворда хотя бы за последние лет тридцать. Рассказанные устами тюремщика да попавшие в умелые руки, они могли бы стать материалом для интересной книжицы.

— Скажите, мистер Гримм, а вы сами присутствовали на экзекуциях? — спросил он.

— Мне не положено. Да я и неохоч ни до чего этакого. Мне только разрешают попрощаться с покойником, когда того вывозят во двор, чтобы сдать гробовщику. Все-таки знакомцы, как-никак.

— А кто у нас гробовщик? — поинтересовался Алекс.

— Да есть тут один прохвост. Терпеть его не могу, — Гримм смешно сморщился и зашмыгал носом. — Представляете, сэр, пользуясь тем, что бедолаг хоронят тут же неподалеку в немаркированных могилах, он делает не гробы, а коробки из тонкой бросовой фанеры, сбывая деловую древесину на сторону. А ведь среди вашего брата, то есть я хочу сказать, среди клиентов мистера Пьерпойнта и других палачей попадаются и приличные люди. Ну-у, что вы! Взять того же Амери, которого казнили 19 декабря, аккурат в прошлую среду. Вы знаете, что он — сын Лео Амери, члена палаты общин от консерваторов, бывшего министра по делам Индии в кабинете Уинстона Черчилля!

Алекс, конечно, знал, но сделал удивленное лицо.

— Да-да, а как вы думали! А ну как папаша добьется разрешения на перезахоронение? Такое бывает. Не сразу, конечно, а годика этак через два, через три. Придут выкапывать, а там, прости господи, не гроб с покойником, а нечто непотребное. Каково родителю? Он хоть отставной чиновник, а все же пожизненный пэр Англии.

— С этим нельзя мириться, Реджинальд, — Алекс доверительно положил свою руку на колено сидящего, как обычно, на его кровати тюремщика. — Надо поставить в известность руководство, общественность, в конце концов.

— Вы правы, сэр, да только связываться неохота. Хотя… вы знаете, если капнуть мистеру Пьерпойнту, он снимет с Морнея стружку, будьте уверены. В этом отношении еще его отец — Генри Пьерпойнт и его дядя Том (оба старшие палачи Короны) были очень щепетильными. У-у, что вы! Для них клиент — роднее некуда. Они и побеседуют с ним перед экзекуцией, и приободрят, а если тот еще заплатит, то, когда отвисится, его и обмоют, и оденут, и в гроб покладут. Такие были люди! Старой закалки. Альберт — он в них. Только вот общаться с клиентом палачам теперь не дозволяют во избежание эксцессов.

— А что значит отвисится? — спросил Алекс, решив, что это последний его вопрос — на сегодня с него достаточно.

— А то и значит: казненный должен ровно час провисеть в петле. Таковы правила, утвержденные комиссией по исполнению наказаний.

Алекс представил, как тот, которому петля попала в разинутый рот, целый час тихо покачивался с вывернутой шеей, выпученными глазами и перекошенной челюстью, и ему стало нехорошо.

4 января Алекса отвели в комнату, где его ожидал адвокат. В кабинете за небольшим столом сидел человек лет сорока пяти, широкоплечий, скуластый, с редеющими, тронутыми проседью волосами и небольшими усами. Одет он был в добротный темно-синий костюм, прямо держал спину и походил на отставного военного или бывшего спортсмена. Его мощные кулаки лежали на раскрытой папке с бумагами.

— Присаживайтесь, — предложил он, — и будем знакомы: кто вы — я знаю, меня же зовут Джон Скеррит, я адвокат с лицензией барристера, и мне поручено работать с вами в зале судебного заседания. Если моя личность вас почему-либо не устроит, вы сможете дать отвод. Если вас что-то интересует, то прежде, чем мы приступим к существу вопроса, спрашивайте, не стесняйтесь.

— Простите за нескромный вопрос, сэр, а кто вас назначил?

— Взяться за это дело мне предложил архиепископ Кентерберийский Джефри Френсис Бишоп, а также доктор Белл, епископ Чичестерский. Сразу скажу, что все расходы, связанные с вашей защитой, берет на себя доктор Белл.

— А вам приходилось вести подобные дела?

— Дела об измене королю? Нет.

Алекс вздохнул:

— Что ж, может быть, это и к лучшему, ведь это значит, что вы еще не проиграли ни одного такого дела.

Скеррит учтиво улыбнулся.

— Тогда, сэр, мне прежде всего хотелось бы знать, по каким законам меня станут судить? — спросил Алекс. — В Англии такая запутанная система права.

Адвокат с готовностью кивнул:

— Называйте меня просто — мистер Скеррит, а я, если позволите, ввиду вашей молодости, хотел бы обращаться к вам по имени. Договорились? Итак, Алекс, по поводу вашего вопроса. Да, у нас много древних законов, и суд воспользуется, пожалуй, самым старым из них — это «Статут о государственной измене» от 1351 года. — Говоря «у нас», Скеррит мысленно относил своего клиента скорее к иностранцам, нежели к соотечественникам. — В частности, он рассматривает «высшую измену» как случай, когда, цитирую: «кто-либо, примкнув к врагам короля, окажет им помощь или содействие в пределах державы или где-либо в ином месте». Конец цитаты. При этом под врагами короля подразумеваются лица, принадлежащие к государству, с которым на момент совершения рассматриваемой измены велась война. Буквально месяц назад лорды вытряхнули этот королевский статут из пыльного сундука британского правосудия и опробовали его на Джоне Амери, а также на небезызвестном вам Уильяме Джойсе.