Орудие войны - Паоло Бачигалупи

Лодка осела в воду, и ее тут же приподняло зыбью от корпуса «Бесстрашного».

– Гвоздарь! – крикнула она.

Гвоздарь повернулся и помахал ей, расплывшись в улыбке:

– Нита! Я сейчас спущусь.

Девочка тоже выросла и изменилась, как всегда бывает с людьми. Уже не девочка, а почти женщина. Она миновала пубертат и превратилась в одну из тех юных женщин на пороге взрослости, на котором богатые люди иногда задерживаются на долгие годы. Но и другие изменения в ней тоже произошли.

Когда Тул был знаком с Нитой Патель, она тоже была несчастной беглянкой, одинокой и отчаявшейся. Она цеплялась за любой клочок мусора, который мог бы помочь ей выжить. Теперь же она явно оказалась в своей стихии. Об этом говорило не только мастерство, с которым она обращалась с лодкой, но и напряженное внимание команды клипера – поняв, кто появился, они немедленно отдали ей честь.

Все, кроме Гвоздаря Лопеса. Гвоздарь только улыбнулся и помахал ей, явно обрадовавшись, и отдал команде последние приказания. Потом спустился вниз по трапу, бросил свою кису в кокпит и наконец повернулся к Ните.

Обнял ее.

И не просто так обнял. Их губы встретились, и это тоже был не просто какой-то дружеский поцелуй, а поцелуй значительный. Разомкнув объятия, они все равно держались рядом друг с другом, забыв о команде на борту, забыв обо всем вокруг.

Интересно.

Полезно.

Впервые после огненного дождя, обрушившегося на его голову, Тул позволил себе немножко обрадоваться. Кажется, тут становились возможными военные хитрости, о которых он раньше не думал. Но все-таки сильно надеяться не стоило. Оба молодых человека сильно изменились со времени их знакомства. Может быть, слишком сильно.

К тому же связь Гвоздаря с Нитой сама по себе создавала определенные логистические проблемы. Ее лодка шла слишком быстро, и Тул не смог бы ее догнать. А если они направлялись на частный плавучий остров «Патель Глобал», то тамошняя охрана могла Тулу сильно помешать.

Он подплыл к лодке ближе. Вряд ли он сможет держаться рядом. Изящная лодочка с мощным движком и острыми маленькими подводными крыльями понесется вперед, как птица. Он должен забраться на борт, но как это сделать, не привлекая внимания?

Он мрачно изучал лодку, прикидывая варианты. Гвоздарь закрепил свою кису и убирал кранцы, а Нита взялась за штурвал и отвела лодку от громады «Бесстрашного». Через секунду она запустит двигатели, и он потеряет обоих.

Давным-давно наставник сказал ему: «Если тебе не нравится оперативная обстановка, измени ее». Тул нырнул и заплыл под лодку.

Нита включила двигатель «Меети» на нейтральную передачу, а Гвоздарь отцепил трап и убрал кранцы, которые защищали корпус от столкновения с клипером.

При взгляде на него у нее перехватило горло. Он двигался так быстро и уверенно. Он ощущал себя на своем месте.

Но иногда у нее как будто раздваивалось зрение, и она видела одновременно его настоящего, здесь и сейчас, и видела момент их первой встречи. Тогда он был диким, жестоким, злым зверенышем с татуированным лицом, шрамами на теле и голодными глазами.

И на самом деле он никуда не делся, так же, как никуда не делись татуировки со щек. Она все еще помнила, как он с Пимой, своей суровой подругой, хотел отрезать ей пальцы.

Но даже тогда она не боялась Гвоздаря. Или боялась, но никогда не винила ни его, ни Пиму в том, что они собирались сделать. В этой жестокости не было ничего личного. Просто голод. Жуткий голод, никогда не разжимавший когтей. Не станет же она обвинять тигра, который напал на нее в джунглях. Вот и двоих подростков, которые пытались снять с нее кольца, винить не за что.

Но потом она увидела в глазах Гвоздаря какое-то другое выражение и ощутила прилив надежды. Может быть, ей удастся спастись…

– Эй, – Гвоздарь махнул рукой, – ты спишь?

Нита поняла, что совсем закопалась в свои воспоминания. Тряхнула головой.

– Прости, задумалась.

– О чем?

– Ни о чем, – она переключила двигатели на передний ход и двинула лодку вперед от громады «Бесстрашного», – тебя вспоминаю.

Он засмеялся:

– Меня не так уж долго не было.

– Три месяца.

– И я тебя два раза видела за это время. Один раз на амстердамских верфях и один раз на рифе Майами.

Теперь он казался таким живым… что-то подобное было в нем всегда, даже когда он голодал. Но теперь жизни стало намного больше. Загорелая кожа, тонкие черты лица, коротко подстриженные черные волосы.

Татуировки разрушителя кораблей могли бы придавать ему суровый вид. Да на самом деле и придавали. Но она знала его и с другой стороны. Теперь он был силен, красив и уверен в себе, и руки его бугрились мышцами.

Нита покачала головой, улыбаясь:

– Я рада, что ты дома, вот и все.

Гвоздарь рассмеялся:

– Ты радуешься, потому что когда я дома, твоя старая Мауси…

– Сунита Мауси…

– Настолько бесится при виде моих татуировок, что не успевает ругать никого другого.

– И мы страшно тебе благодарны за это.

– Она меня не раздражает.

– А всех остальных раздражает.

Гвоздарь пожал плечами:

– Я слышал слова и похуже.

Это было правдой. Он и слышал, и пережил кое-что похуже. И каким-то образом прошел сквозь все это, сохранив живую душу. Даже когда он голодал, она почему-то точно знала, что он не станет ее убивать.

А это уже кое-что, как сказал ее отец, когда позже она стала задаваться вопросом, есть ли какой-то смысл в… чем бы то ни было. Порой эти отношения казались ей очень приятными, а порой – суровыми и нелепыми.

Удивительно, но ее отец очень высоко ценил Гвоздаря.

– Он, может быть, и звереныш, – сказал он тогда, – но он не убил тебя, когда мог. Твоя смерть многое бы ему дала, но он не стал и пытаться. Много раз ему было бы полезнее предать тебя, но он так этого и не сделал.

Она привыкла считать отца строгим, целеустремленным и жестким человеком. Человеком, для которого существовало только черное и белое. Он много раз вмешивался, когда она хотя бы смотрела на мальчиков.

А этот конкретный мальчик, который должен был не понравиться ему сильнее всех, на которого она сама порой смотрела криво – если один из них вдруг обнаруживал, что второй ничего не понимает в реальной жизни – при виде него отец только приподнял бровь и сказал, что ему неплохо бы поучиться застольным манерам, если он собирается пережить хотя бы один семейный ужин.

Когда однажды она разорвала отношения, разозлившись на смех Гвоздаря – он рассмеялся, когда она сказала, что труд всегда бывает вознагражден, – отец сухо прокомментировал: