Ваниль и шоколад - Звева Казати Модиньяни

Профессор робко протянул руку и накрыл ладонью ее пальцы.

– Лука понял, что ты хотела ему сказать. Я уверен, что это пошло ему на пользу.

– Сеньор Бриганти, я росла у вас на глазах. Какой я была в детстве? – вдруг спросила старика Пенелопа.

– Такой же, как твои дети. Молчаливой, задумчивой, упрямой бунтаркой. Мне ты запомнилась такой. У тебя бывали проблески большого веселья. Я слышал, как ты распевала во все горло у себя в саду. И еще ты была очень любопытна. Но ты не производила впечатления счастливого ребенка. Как-то раз я подарил тебе блокнот, чтобы ты записывала свои мысли, помнишь, девочка моя?

– Представляете, я недавно его нашла. Он был спрятан в шкафу у бабушки вместе с другими трогательными вещами. Между прочим, там лежало и брачное свидетельство моей матери, – вполголоса проговорила Пенелопа.

Профессор молчал.

– Вы ведь помните мою мать еще маленькой. Какой она была? – продолжала Пенелопа, следуя за ходом своих мыслей.

– Ирена столкнулась с большой помехой в своем развитии. Кажется, в спорте это называется «гандикап». Напрасно люди считают, что красота всегда дает преимущество. Иногда она создает огромные трудности. В юности все восхищались твоей матерью, и в конце концов она поверила, что красота – ее главное достояние, козырная карта, на которую только и можно делать ставку. Не будь к ней чересчур сурова. И к себе тоже, – рассудительно заметил старый профессор.

– Я наделала множество глупостей и обвиняю в этом свою мать. Мои дети винят меня за то, что чувствуют себя несчастными, хотя и не говорят вслух. Эта история стара, как мир, – задумчиво проговорила Пенелопа. – А ведь моя нынешняя жизнь в точности такая же, какой она была в детстве: краткие проблески веселья и много печали. Наверное, всегда так будет. Моя мать в этом отношении счастливее меня.

– Как знать!

– Она сосредоточена на себе. Все остальное скатывается с нее как с гуся вода. Ее участие в жизни других сводится к сплетням, ей никто по-настоящему не дорог и не нужен, – Пенелопа говорила с убежденностью человека, выражающего давно обдуманное, даже выстраданное мнение.

– Может быть, это всего лишь способ самозащиты? И вообще, лишь ей одной известно, что она чувствует на самом деле.

– Однажды, еще в детстве, я застала ее в слезах. Она сказала, что плачет из-за меня, потому что я ее не люблю. Я тогда повела себя, как упрямая и злая дура. А на самом деле я ее обожала, я восхищалась ею. Она всегда была для меня недостижимым образцом. У нее никогда даже домработницы не было! Она все делала сама, но с таким видом, будто она знатная дама, понятия не имеющая о презренных мелочах повседневного быта. Я так и не смогла стать такой, как она. Я ворчливая, раздражительная неудачница, вечно попадающая впросак. Вылитый портрет бабушки Диомиры.

Профессор улыбнулся. В этот момент появился официант из ресторана и поставил на стол кипящий кофейник, чашки и сахарницу. Потом убрал посуду. А в саду у Пенелопы вновь зазвучали голоса рабочих.

– Должен тебе сказать, – вновь заговорил профессор, – что я тоже иногда бывал слишком строг со студентами, которых больше всего любил. Именно поэтому я старался быть требовательным к ним. Потом они сами благодарили меня за это, – объяснил он, стараясь ее утешить.

– Вот и я того же желаю своим детям. И Андреа тоже. Конечно, ему было со мной нелегко, я это признаю. Но и он меня очень разочаровал, – призналась Пенелопа.

– Вы оба еще молоды, – покачал головой старый профессор, – у вас еще есть время понять, стоит ли вам оставаться вместе. Но никогда не забывай, дорогая, что надо уважать чувства твоих детей, они имеют на это право. У меня было много детей, одолженных мне на время: это мои ученики. Каждый со своей историей, со своим характером. И все они нуждались в уважении. Я всеми силами старался укоренить в них это чувство. Но я был всего лишь их учителем, а не отцом. Мне было гораздо легче исполнять свой долг, чем тебе и твоему мужу.

– Я затем и оставила Андреа одного, чтобы он начал наконец становиться отцом, – уточнила Пенелопа.

– Он им станет, не сомневайся. Не так он глуп, чтобы потерять трех замечательных детей и такую прекрасную жену.

Пенелопа молчала, задумавшись. И вдруг она сказала:

– Восемь лет назад у меня был любовник. Я еще раз перелезла через забор. Это было страшно и удивительно.

– Хочешь об этом поговорить? – участливо спросил синьор Бриганти.

– Похоже, мне это необходимо, – ответила Пенелопа.

В Сан-Ремо начинался песенный фестиваль, ход которого Андреа Донелли, как всегда, освещал для своей газеты. Он уезжал на две недели, и его общение с семьей на это время сводилось к редким телефонным разговорам.

Утром он позвонил Пенелопе из редакции.

– Пепе, приготовь мне сумку. Я уезжаю ровно в час.

– Все уже готово, – ответила она.

Всякий раз, когда Андреа предстояло отправиться в командировку, Пенелопа укладывала в его дорожную сумку сменное белье, рубашки, брюки, не забывала положить хотя бы один свитер и запасной пиджак. Когда ситуация того требовала, она укладывала еще и смокинг. Она любовно заворачивала вещи в веленевую бумагу, чтобы они не мялись, и стала в этом деле прямо-таки профессионалом. Но, как ни старалась Пенелопа собрать мужа в дорогу наилучшим образом, иногда ей случалось что-нибудь забыть, и тогда Андреа устраивал ей выговор по телефону. Вместо того, чтобы послать его к черту, она рассыпалась в извинениях, чувствуя себя виноватой за то, что подвела его и дала повод огорчиться. Порой Андреа звонил ей с дороги, даже не проверив содержимое сумки, и спрашивал: «Ты положила диктофон?» или «Надеюсь, ты не забыла, как всегда, бабочку для смокинга?» В таких случаях Пенелопа кипела от бессильного возмущения: ведь она уже не могла ничего исправить. Ей хотелось напомнить мужу, что она не его секретарша и не горничная, что ей осточертело заниматься его багажом и пусть он сам укладывает свои трижды проклятые вещи. Но она знала, что криком ничего не добьется: глотка у него была куда крепче, чем у нее. Поэтому, памятуя, что худой мир лучше доброй ссоры, Пенелопа терпеливо отвечала на обидные вопросы.

Однажды ее муж отправился на машине в Базель и позвонил ей прямо с границы, когда обнаружил, что забыл дома паспорт. Ей пришлось проделать весь путь до погранзаставы в Кьяссо, чтобы привезти ему документ. Вместо благодарности он обрушил на нее град упреков.

В самом начале их брака, пакуя ему багаж, Пенелопа засовывала по разным углам и карманам коротенькие любовные записочки, но бросила это занятие, как только поняла, что некоторые худшие привычки у мужа возникли как раз из-за ее угодливости. Именно она покупала ему обувь и носки, она ходила на собрания жильцов, она отвечала на деловые телефонные звонки (Андреа не хотел, чтобы его беспокоили дома), она вела коммунальные платежи и составляла финансовые отчеты по командировкам мужа, причем концы с концами у нее никогда не сходились, потому что Андреа постоянно терял квитанции и счета.