Айседора Дункан - Морис Левер

— Послушайте. У меня есть вилла на Лазурном берегу. Сделайте мне удовольствие, поселитесь там с вашими ученицами. Вы сможете спокойно работать, сочинять новые танцы, не заботясь о материальной стороне дела. Я беру это на себя. Прошу вас, не отказывайте мне. Вы уже так много сделали на ваши собственные средства!.. Теперь положитесь на меня. Скажите «да» прямо сейчас, без сомнений и колебаний.

— Ваше предложение так необычно!.. Так неожиданно!..

— Значит, я могу рассчитывать на вас? Согласны?

— Согласна.

— Жду вас. Приезжайте как можно скорее.

Едва он ушел, Айседора кинулась в комнату сестры и, обнимая ее, воскликнула:

— Элизабет! Свершилось! Мы спасены! Я так и знала, что он придет!

— Кто придет?

— Кто? Да Лоэнгрин, конечно! Лоэнгрин! Он только что вышел из своей ладьи, которую привел лебедь, чтобы спасти бедную Эльзу!

— Ты что, спятила?

— Сама ты спятила, сейчас объясню.

Через неделю вся компания в полном составе катила к морю в вагоне первого класса. В Ницце на вокзале их встречал Зингер в безукоризненном белом костюме с красной гвоздикой в петлице. Шофер в шикарной ливрее открыл им дверцы великолепной «испано-суизы» с надраенными медными украшениями. Айседора с сестрой, Дирдрэ и ее няней сели туда же, а все остальные, как стайка воробьев, расположились в трех других автомобилях. И весь кортеж понесся по берегу моря. Не прошло и часа, как они остановились у ограды виллы, окрашенной в охряный цвет, с зелеными ставнями, мирно скрывающейся в тени пальм. «Приехали!» — объявил Зингер. Выйдя, сам открыл дверцу, взял руку Айседоры и первым делом провел ее на террасу, заросшую жимолостью. Показав на белоснежную яхту, стоявшую на якоре в нескольких метрах от берега, он представил ее, счастливый как мальчишка, показывающий новую игрушку:

— Ее зовут «Леди Эвелин». Это имя-фетиш. Если хотите, мы вместе покатаемся на ней.

Пока школа Дункан устраивалась в Болье, Зингер вернулся в Ниццу, в свои апартаменты в роскошном отеле. Почти каждый день он навещал свою подопечную: приглашал отужинать вдвоем в огромном ресторане отеля с позолоченной лепниной и зеркалами, как в бальном зале, с серебряными приборами, хрусталем и цветами на столах, расставленных между огромными пальмами. Спартанская туника Айседоры привлекала внимание дам в элегантных туалетах. Но их смешки смущали ее меньше, чем торжественное священнодействие метрдотеля во фраке.

После ужина они прогуливались вдоль набережной, на Променад-дез-Англэ, любовались морем. Звездное небо, луна, отражающаяся в воде, теплый воздух, напоенный ароматами юга…

— Прямо театральная декорация. Словно мы в театре «Шатле», — иронизирует Айседора.

Но Зингер не улыбается. Как все люди его класса, в этом райском окружении он видит лишь успокаивающе привычную обстановку. Он никогда не вникал в суть вещей, а лишь прикасался к их гладкой внешней поверхности. Любил ли он? Он говорил слова любви. А что было за этим? Он и сам точно не знал. Он достаточно разбирается в женщинах, чтобы понять, что она его не оттолкнет. И все же сомневается: Айседора не похожа на других. Смутно предчувствует, что с ней обычный сценарий может превратиться в бестактность. Впервые боится, что слова его прозвучат фальшиво, а жесты покажутся неестественными. Словно Айседора одним своим присутствием нарушала его игру во внешнее правдоподобие и завела в ловушку искренних чувств. Он не сможет произнести слово «любовь», готовое сорваться с его губ. К чему слова ради слов? Перед этой женщиной, олицетворяющей правду, он чувствует необходимость снять маску. Ни одна другая женщина не оказывала на него такого воздействия.

И вот, забывая и луну, и звезды, и прогуливающихся рядом с ними, под звуки вальса, доносящиеся из казино, он начинает говорить о себе, о своем прошлом, о приключениях и опасениях. Опершись руками о парапет, глядя вдаль, он говорит слова, удивляющие его самого. Он слышит свой голос на фоне тихого плеска волн и приглушенных скрипок оркестра. Но сам ли он говорит все это? На горизонте небо слилось с морем. Он оборачивается к Айседоре, чей профиль вырисовывается на фоне ночного неба в рассеянном свете газового рожка. С моря дует легкий ветерок и шевелит его волосы. Она тоже смотрит прямо перед собой. Улыбка играет на ее губах.

— Не знаю, что со мной, Айседора, — говорит он, понизив голос. — Никогда и никому я этого не говорил.

После долгой паузы, будто не расслышав последних слов, она говорит, повернувшись к нему:

— Как странно… Порой вы мне кажетесь отцом, которого я не знала, уверенным, властным и добрым… А иногда вы похожи на балованного мальчика, так и не научившегося жизни, несносного и трогательного одновременно. Что меня особенно удивляет, это ваш страх перед смертью, хотя жизнь вам ужасно наскучила. Но надо же выбрать, — говорит она со смехом, — «То be or not to be…»[27].

— He шутите, Айседора. Страх смерти меня преследует повсюду. Дня не проходит, чтобы я не вспомнил лежащую в гробу матушку… ее закрытые глаза… ее лицо. Поверьте, это невыносимое зрелище…

Расставаясь, Лоэнгрин пригласил ее на бал-маскарад, который он дает на следующей неделе в казино в Ницце.

— Все будут в костюмах Пьеро. Придете?

— Я не очень люблю этот персонаж… Но если вам так хочется…

В назначенный день, к десяти часам вечера она, среди двухсот других Пьеро, оказалась в просторном, ярко освещенном холле казино со стенами из розового мрамора и позолоченными деревянными панелями. Музыка не умолкает. Отдельные группки гостей выходят на террасу подышать морским воздухом. Их молочно-белые одежды развеваются среди веток мимозы и цветущего миндаля. Внезапно к Айседоре подходит женщина в костюме, висящем, как саван, на острых плечах, с ярко накрашенными губами и нарисованными бровями на белом лице. Айседора невольно вздрагивает. Эта маска вдруг вызвала из глубин памяти образ Джейн Мэй, актрисы мимического театра.

— Кажется, вы подруга Париса Зингера? Я узнала вас, несмотря на маскарад. Прошлой зимой я видела, как вы танцевали в «Гэте-Лирик» — походка Айседоры Дункан незабываема. Меня зовут Оливия де Верёз.

Оливия… Значит, она. Лоэнгрин говорил о ней прошлым вечером. Он повстречался с ней в игорном доме месяц назад, и она стала его любовницей. «Настоящий вампир», — добавил он.

— Вы танцуете?

— Конечно, это моя профессия.

— Я хочу сказать: хотите потанцевать со мной? Я обожаю вальсы…

— А я не очень.

— Ну один разок, пожалуйста. Я буду за кавалера.

Чувствуя, что отказ вызовет скандал, Айседора идет танцевать. Резкие жесты и массивное тело этой женщины приобретают в танце какую-то кошачью гибкость. Она чувствует, что ее сжимают все сильнее, словно хотят задушить. Что это: объятия, вызванные желанием или ненавистью? Айседора не понимает. В вихре вальса ей кажется, что вот-вот у нее подвернется нога, она поскользнется, потеряет сознание, не зная, в чьих когтях она оказалась: безумной любовницы или голодного хищника.