Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

В те годы он, конечно, сам призывал коллег тратить больше на оборону, видя усиление люфтваффе. Но его подход вряд ли можно назвать агрессивным, радостно предвкушающим войну и способствующим ей. Черчилль говорил как Кассандра, заглянувшая в склеп будущего. Во время чехословацкого кризиса 1938 г., после того как Иден подал в отставку, Черчилль провел бессонную ночь: «Я смотрел, как дневной свет медленно вползает в окна, и перед моим мысленным взором встало видение смерти».

Историки и дальше будут спорить о причинах Первой мировой войны, и правда состоит в том, что никакая из европейских держав не предстает абсолютно невиновной в этой катастрофе. Но мы можем уверенно заявить, что Уинстон Черчилль не был в числе зачинщиков и что ответственность преимущественно лежит – хотя и не полностью – на Германии, немецком милитаризме и экспансионизме. Что бы ни случилось в Сараево в 1914 г., это не может быть использовано для оправдания нападения кайзеровской армии на Бельгию и Францию. У Британии не оставалось иного выбора, как последовать пятисотлетним правилам внешней политики и воспрепятствовать тому, чтобы единственная держава доминировала на континенте.

Вторая мировая война была вызвана почти исключительно действиями безумного немецкого фюрера с его параноидальной жаждой мести. Те полемисты, которые постулируют нравственную эквивалентность Черчилля и кайзера или Черчилля и Гитлера, пытаются опровергнуть очевидное. Черчилль стремился предотвратить войну. Он сражался против нее.

Одна из интересных и притягивающих особенностей его ума состоит в том, что он прилагал много усилий не только для предотвращения войны, но и для уменьшения ее последствий на тело человека, для чего он создавал инновации, технические и научные.

Война – отец всего, но в случае Черчилля сочувствие – мать изобретений.

Я хожу по лесу в послеполуденные часы и не могу отделаться от чувства неестественности – отчасти из-за того, что это столь легко. Ничто не может остановить меня. Я снял веревочную петлю, открыл непрочную калитку и теперь прогуливаюсь по роще, населенной призраками.

Сегодня птицы в голосе, а на деревьях идут в рост молодые листья. Поблизости никого. В лесу у местечка Плоегстеер на юге Бельгии, недалеко от французской границы, я ступаю по мшистой земле и думаю, как эти места выглядели сто лет назад.

Этот лес был когда-то знаменит в Британии. Солдаты на Западном фронте называли его «Плагстрит», и это имя было известно почти каждому читателю газет. Сто лет назад верхушки деревьев были обрублены артиллерийским огнем, ветви отломаны, почва заражена взрывчатыми веществами и токсинами. Не было и пения птиц. Здесь Уинстон Черчилль побывал во время ночной разведки и ужаснул остальных дозорных тем, что шумел «как слоненок». Я вижу остатки окопов, по которым они, возможно, передвигались, приближаясь к передовой. Теперь траншеи заполнены черной, илистой водой. Обычно разведчики тихо подбирались к краю обезображенного леса, а иными ночами их командир шел дальше – порою один – на «ничью землю» и к самому краю немецких позиций.

С помощью карты я понял, где была «ничья земля», и гляжу на нее – несуразно узкую полоску, проходящую по полям с севера на юг. На ближней стороне я вижу знаменитых бельгийских голубых коров с двойной мускулатурой, из их толстого огузка – dikbil – получаются замечательные бифштексы. С дальней стороны – коричневый вельвет распаханного поля, засеянного тем, что Брюссель посчитал выгодным в этом году. Я вижу небольшую щебеночную дорогу поперек полосы – если верить моей карте, она ведет к немецким позициям. Я решил снова сесть в старенькую «тойоту».

Настало время военного маневра, для совершения этого подвига Черчиллю и британской армии понадобились пять ужасных лет. Я же собираюсь сделать это примерно за минуту. Я завожу минивэн, включаю передачу, успокаиваю нервы большим глотком «Стеллы Артуа» – и мы медленно катимся вперед.

Сначала я трясусь по рытвинам, но вот мы на дороге, и скорость доходит до 25 км/ч, увеличивается до 30, затем до 40. Я преодолеваю траншеи и воронки, неудержимо прорываясь через колючую проволоку. Ничто – ни снаряды, ни пули – не остановит мчащуюся «тойоту» с ее 2,49-литровым двигателем.

С обеих передовых изнуренные, разбитые люди выглядывают из грязных окопов и теряются в догадках, затем издают возгласы изумления. И вот мы свершили задуманное, возможно, до того, как вы успели оценить достижение. Я на немецкой передовой, и, пока неприятель силится отреагировать на это, я проношусь к его резервной оборонительной линии и госпитальным палаткам. Испуганные немцы выбегают из отхожих мест и в панике хватают винтовки.

Отметив триумф коротким автомобильным гудком, я беспрепятственно совершаю разворот и покидаю армию кайзера. Я еду назад с востока на запад, мне нужно проехать все те же патетические 500 метров к лесу Плагстрит. Но на обратном пути я останавливаюсь посередине. Я припарковался на обочине и иду по распаханному полю. На этом клочке земли ни одному человеку не удавалось выжить.

И вот почему. Я вижу один у себя под ногами, другой рядом и следующий чуть подальше – при каждой вспашке на поверхности оказываются тысячи проржавевших металлических фрагментов из прошлого.

Этот напоминает взрыватель – большой набалдашник, превращенный коррозией в месиво из ржавчины и железа, но по-прежнему удивительно тяжелый. А тот похож на снарядную гильзу, и поблизости еще одна. Хотя я и не разбираюсь в них, но эти находки красноречиво объясняют, почему ни одна из сторон не могла победить. Вне леса нет укрытия – только эти широкие поля под фламандским небом.

Сколь бы ни были мужественны, отважны и храбры молодые бойцы, их разрывало здесь на куски. В эволюции вооружений был момент асимметрии из-за недавнего изобретения множества снарядов, которые могли поражать человеческую плоть с расстояния, с огромной скоростью и большой взрывной силой. Но еще никто не придумал защиты. Три ужасных года это положение не менялось.

Можно представить досаду и отчаяние Черчилля, видевшего, как его солдаты умирают, а линия фронта не перемещается ни на шаг. Едва оказавшись там, Черчилль попытался узнать о судьбе своих предшествующих проектов.

В ноябре 1915 г. он написал главнокомандующему сэру Джону Френчу длинную докладную записку, в которой поделился своими разнообразными тактическими соображениями. Некоторые из них, честно говоря, были несуразными. Так, он предлагал использовать специальные щиты, сделанные из стали или композитного материала, которые защищали бы солдата от каски до колена. До пятнадцати человек должны были становиться в ряд на краю траншеи, смыкать щиты и идти вперед. Казалось, Черчилль не знал, что предлагает солдатам ХХ в. идти против пулеметов в оборонительном построении, хорошо известном греческим гоплитам.

Он рекомендовал экипировать сражающихся ацетилено-кислородными горелками – Черчилль видел, как подобными режут металл в доках, – чтобы можно было делать проход в колючей проволоке. Непонятно, что он думал о случае возможного попадания пули в емкость с газом. Но его главный интерес был в том, что он называл новым типом транспортного средства. Он описывал их как «передвижные купола с пулеметами, прорывающиеся через проволоку». Они также могли «преодолевать любое обычное препятствие, ров, бруствер или траншею». Черчилль сообщил генералу Френчу, что строилось около семидесяти таких экспериментальных машин.