Двадцать лет спустя - Чарли Донли

цель – рассказать Америке про Викторию Форд. Про ее жизнь, ее недостатки и трагический день, когда она погибла вместе с тремя тысячами других людей. И сейчас, через двадцать лет, ее останки наконец идентифицировали. То, что она связана с расследованием сенсационного убийства, просто часть ее жизненной истории. То, что она до последних минут жизни утверждала, что невиновна, тоже один из фактов дела. Каждый может услышать записи, и они формируют сюжетную линию этой истории – от начала до очень печального и трагического конца – которой я хочу поделиться со своими зрителями. Вы и ваше расследование – часть истории, так что, даже если ваши высказывания противоречат убеждениям Эммы, меня это устраивает. Ваша роль в истории ключевая, и мне надо услышать и понять все.

– Теперь я понимаю, почему ваша программа так популярна, – сказал Уолт. – У вас такой подход ко всем своим историям?

– Да.

– Хорошо. Давайте пройдемся по делу от начала до конца.

Во время ужина Уолт рассказал о своей роли в расследовании Кэмерона Янга с момента, когда ступил на территорию особняка в Катскилах до каждой сенсации, которые обнаружил во время своего расследования. Он обсудил место преступления и обнаружение висевшего под балконом Кэмерона Янга. Рассказал про кровь и мочу, изъятые с места преступления, и отпечатки пальцев, снятые с винных бокалов, – и все это указывало на Викторию Форд. Объяснил, что флешка, найденная в ящике письменного стола в кабинете, содержала домашнее порновидео, которое привело его к Виктории Форд. Повторил выводы вскрытия, которые рисовали яркие образы последних мгновений Кэмерона Янга. Он обсудил созыв Большого жюри, доводы обвинения, что Виктория Форд была обманутой любовницей, которую вынудили сделать аборт, оставивший ее неспособной выносить ребенка, и неминуемый обвинительный акт, который грозил ей до того, как утро одиннадцатого сентября положило ужасный конец делу.

Разговаривая, он наблюдал за Эйвери, за тем, как ее пальцы оставляли заметки на страницах желтого линованного блокнота. Было что-то элегантное, и в то же время мощное в том, как она писала, и Уолт обнаружил, что она его привлекает так, как он не позволял себе некоторое время. Ситуация, в которой он обнаружил себя сегодня вечером – ужин с умной, талантливой и привлекательной женщиной, – заставила его задуматься, а не потратил ли он последние три года на душевные страдания, когда их можно было провести лучше, встречая жизнь лицом к лицу и позволяя естественному течению времени смыть его боль.

Тарелки опустели. Они отказались от десерта, но заказали себе по бокалу портвейна и продолжили обсуждение. Эйвери листала свои заметки и задавала уточняющие вопросы, пока Уолт не почувствовал, что она удовлетворена информацией, которую он предоставил.

– Полагаю, это все, что я додумалась спросить сейчас, – сказала она. – Каковы шансы, что я смогу взглянуть на материалы дела сама? Со временем мне бы хотелось иметь возможность, чтобы моя съемочная группа сделала фотографии дела для «Американских событий»: фото расшифровок допросов, записи из видеоинтервью, фотографии места преступления и даже – отредактированные, конечно, – несколько кадров из домашнего видео, которое помогло вам раскрыть дело.

– Все это у меня в отеле. Мне придется обратиться к начальству и получить их подписи, но я уверен, это можно устроить. Позволите мне сделать несколько звонков?

– Буду признательна.

В их разговоре возникла короткая пауза, пока оба искали причину продолжать, хотя цель их ужина была достигнута. Они оба смотрели друг на друга, пока наконец Эйвери не заговорила:

– Итак, Уолт, я горжусь своими инстинктами.

– Ого.

Эйвери улыбнулась:

– Мне интересно кое-что, что вы мне не рассказываете.

Уолт поднял брови. На краткий миг ему показалось, что его каким-то образом раскрыли до того, как он начал следить по-настоящему. Что эта умная, наблюдательная журналистка вычислила план Уолта, и Джима Оливера, и всего ФБР внедрить его в ее жизнь в попытке отыскать ее отца.

– Что я вам не рассказываю? – спросил он.

– Что на самом деле привело вас обратно в Нью-Йорк.

Он вращал портвейн в бокале, размышляя над вопросом.

– Ну же, – сказала Эйвери. – Вы привлекательный, успешный мужчина, в сорок лет получивший ранение во время работы и затем решивший жить отшельником на тропическом острове. И вдруг вам звонит телевизионная журналистка и вы бегом возвращаетесь? – Она покачала головой. – Извините, но я на такое не куплюсь.

– Кто сказал, что я жил отшельником?

– Хорошая попытка. И я ценю попытку отвлечь, но в вашей истории должно быть что-то еще.

Уолт поднял голову и сделал глоток портвейна.

– Не позволяйте никому критиковать ваши инстинкты. – Он смотрел на вино, прежде чем заговорить, и вспоминал свой план быть насколько возможно честным. – Мне стало скучно на Ямайке. Я отправился туда, чтобы прочистить мозги после ранения, но выяснил, что какая бы паутина еще не осталась после трех лет, вряд ли ее выметет время. Вы позвонили, и я подумал, что это хорошая возможность выбраться из рутины. Плюс, я же говорил, я поклонник программы.

Он смотрел, как она делает медленный глоток портвейна. У него сложилось впечатление, что его ответ ее не устроил.

– Знаете, – сказала она, – может, правильнее спросить, почему вы изначально отправились на Ямайку?

– Вы журналист. До мозга костей.

– Еще одна увертка. Как по-мужски. Не думала, что вы типичный мужчина, но я и раньше ошибалась в людях.

Уолт улыбнулся, застигнутый врасплох неожиданным интересом Эйвери к его личной жизни. Однако теперь он понял, что ее расспросы вызваны естественным любопытством, а не шестым чувством насчет его истинных намерений или работы, которую ему поручило ФБР. Она просто задала очевидный вопрос. Возможно, это сбило его с толку потому, что за последние три года всем его ямайским друзьям – поголовно мужчинам – было наплевать, что привело его на их крошечный островок. Уолт покупал их ром и рассказывал свои истории, и им этого хватало. Он явно слишком много времени провел без женского общества.

– У меня здесь незаконченное дело, и после вашего звонка стало очевидно, что пришло время о нем позаботиться.

– А-а, – сказала она. – Все-таки здесь замешаны человеческие чувства. Это незаконченное дело, не хотите поделиться им с почти идеальной незнакомкой?

– Может быть, – сказал он. – Но чтобы углубиться в подробности, понадобится подходящий напиток.

– Вам нужен крепкий алкоголь, чтобы рассказывать о себе?

– Нет, алкоголь для вас, чтобы вы меня не осуждали.

– Все настолько плохо?

– Позволю решать вам. И это действительно не такая уж загадка, – сказал он, вставая из-за стола и показывая на барную стойку в другом зале. – Любовь или закон. Две единственные проблемы человека в этом мире.