Самоцветные горы - Мария Семенова

– Местный люд, – зло бросил Шамарган, –оказал бы всяческое гостеприимство двоим странникам, сопровождающим сынаславного Торгума Хума. Если вам охота жрать лягушек – можете жрать!

– Как говорит мой народ, – усмехнулсяВинитар, – косатка не станет щипать водоросли, даже если нет другой сыти.

Волкодав же вспомнил лягушек, некогда зажаренных на лесномкостре саккаремской девушкой в очень далёком отсюда краю. Он сказал:

– Вообще-то лягушки весьма неплохи на вкус. А жителиздешних болот, насколько мне известно, очень здорово их умеют готовить…

Впрочем, глядя, как Шамарган молча, излишне резкимидвижениями расстилает своё одеяло, наконец-то просохшее после вытаскивания изболота, и укладывается спиной к костерку, венн даже испытал некое раскаяние. Астоило ли, собственно, вот так осаживать парня? Да пускай бы считал себя хотьсыном Торгума Хума, хоть смертным порождением саккаремской Богини,заглядевшейся с небес на красивого пахаря. Кому от этого плохо?.. Волкодавпостарался вызвать в памяти весь разговор, слово за словом, особо припоминаявыражение глаз и лица Шамаргана, когда тот повествовал о родстве. И пришёл квыводу, что им с Винитаром не в чем было себя упрекнуть. Потому что искренностив нынешних россказнях лицедея обнаруживалось не больше, чем в воровской“жальной”, спетой некогда перед воротами Тин-Вилены. Вот только цели былидругие. В Тин-Вилене Шамарган проверял свою способность к притворству, ведь поволе Хономера ему предстоял долгий путь и важное дело. А теперь? Корысть? Датакому, как он, очередной корыстный обман и очередное разоблачение должны бытькак с гуся вода. Отчего ж он так разобиделся? Очень уж хотел обманомпричаститься местного хлебосольства?.. Нет. Вернее – не только. И даже не столько.Теперь Шамарган словно кому-то что-то доказывал. Но вот что? И кому? Почемуобязательно хотел преуспеть? И какую внутреннюю необходимость он тем самымсилился утолить?..

В то, что сирота Шамарган врал себе самому, придумываяутешительную сказку о высоком родстве, Волкодав поверить не мог. Для этогопарень был слишком умён. Поразмыслив, венн в конце концов бессердечно сказалсебе, что на самом деле всё это не имело никакого значения. Вот кончитсяножичком выученика Смерти, заправленным посреди ночи в рёбра обидчикам, тогдабудет иметь… Этого, однако, Волкодав не очень боялся. Шамарган перед еговнутренним взором так и пыхал буро-багровыми с жёлтым пламенами, выдававшимираздражение и упрямство, но пронзительно-алых намерений убийцы всё же не быловидно. Да если бы и появились – что с того?

В небе, меркнувшем последними отсветами зари, мелькалибыстрые крылья Мыша: зверёк упоённо охотился, хватая жирных болотных насекомых,стремившихся на огонь. Он не улетит далеко, а это значило, что до рассвета кего хозяину никто не подойдёт незамеченным. Волкодав прислонил к дереву свойзаплечный мешок, завернулся в старый, неоднократно прожжённый, но по-прежнемутёплый и очень любимый серый замшевый плащ, устроил под рукой ножны с СолнечнымПламенем – и скоро уснул.

Ему приснился туман над Светынью и крик одинокой птицы,невидимо летящей в тумане.

* * *

Через плавни, не зная местности да ещё и без лодки, быстроне пройдёшь. В бессолнечную погоду можно вовсе заплутать и от отчаянияпогибнуть, как потом выяснится, в двух шагах от жилья. Но это сказано онеопытных путешественниках и о тех, чей дух легко сломить первой же неудачей.Трое, явившиеся из Велимора, видели виды, после которых плавни уже мало чеммогли их напугать. Ни одно болото, сколько бы ни идти через него, не окажетсябесконечным. Но всё же, выбираясь из середины топей на сушу, хочется сразуугадать направление к ближайшему берегу. С восточной стороны между кронамимогучих вётел проглядывали холмы. Следовало предположить, что там если нематёрый берег, то уж во всяком случае – большой остров. Может, даже населённый.А с холмов всяко удастся рассмотреть, что делается вблизи и вдали!

Плот, связанный из охапок пухлого высохшего тростника,медленно двигался узкими, извилистыми протоками. Трое мужчин осторожно налегалина длинные жерди, толкая ненадёжное сооружение вперёд. У них не было с собоюверёвок, и вязать плотик пришлось чем попало: молодыми корневищами сарсана ипрутьями тальника, успевшими утратить весеннюю гибкость, но ещё не набравшимижилистой упругости предзимья. Всё это норовило разъехаться под ногами, инепременно разъехалось бы, если б не зрелые листья всё того же сарсана,уложенные сверху и повёрнутые колючками к тростнику. Человеческий вес их непродавливал.

Плавни назвал бы гиблым местом только тот, кто до смертибоится воды. На берегах и в протоках было полным-полно всяческой живности,причём не особенно пуганой. При появлении плота не спеша уплывали в сторонуутки с уже взрослыми выводками, дважды снимались с лёжек и, треща сухимиветками, уходили невидимые кабаны. Свирепые старые одинцы не гневались налюдей. На островках хватало зреющих орехов и особенно падалицы: месяц, чтостоял сейчас на дворе, в Саккареме называли месяцем Яблок…

Сидя в Тин-Вилене, Волкодав уж никак не собиралсяпутешествовать по Саккарему, а потому и карт этой страны в своём мешке неприпас. Однако несколько карт всего мира – из числа тех, что показались емунаиболее правдивыми и интересными (из-за того конечно, что более-менее верноизображали веннские края), – по счастью, всё-таки сохранялись в небоящемся сырости кошеле. Счастье же состояло в том, что, не в пример веннскимдебрям, Саккарем был страной посещаемой и обжитой, а посему в различных“Начертаниях” и на соответствующих им картах занимал несоразмерное место. Всторону увеличения, конечно.

Довольно странно было смотреть на рисунок, изображавшийрасположение сразу всех частей света. В то время как Сегванские острова былипомечены далеко не все, да и те не особенно верно (что вызвало у Винитарахмурую и кривую усмешку), а западный берег Озёрного края оставался вовсе непрорисованным, – Саккарему оказывалась отведена чуть не половина материка.И в нижнем течении могучего Сиронга, выглядевшего на карте сущим проливом,удавалось разглядеть едва ли не те самые протоки, по которым пробиралсянеповоротливый плот. Холмы же, медленно придвигавшиеся с востока, были снабженыдаже названием: Чёрные.

И на некотором расстоянии за ними, если не врала карта,проходила большая дорога. Дорога тянулась из стольной Мельсины на север,соединяя несколько городов. Это был великий большак. По нему скакали гонцы,возвещавшие волю солнцеликого шада. По нему из приморских городов в глубьстраны везли товары, доставляемые кораблями из Аррантиады, Мономатаны, ВечнойСтепи. Обратно к побережью везли шёлк, лес, вино, хлеб… и чудесные камни,добываемые каторжниками в Самоцветных горах. От великого большака в разныестороны тянулись узкие ниточки менее значительных трактов. Одна из малых дорогвела в город, по которому плавни Сиронга нередко именовались Чирахскими.

Для Волкодава это название кое-что значило.

В Чирахе выросла девушка по имени Ниилит.

Чёрные холмы слыли Чёрными не из-за тёмного цвета земли илиторфяной воды сбегавших к плавням ручьёв. Когда-то здесь была крепость.Большая, могучая крепость, – орлиное гнездо, надёжно прикрывавшее нивы ипоселения на много дней пути окрест. Вот только кто и когда выстроил её ипочему в конце концов она оказалась разрушена – теперь никому не было известно.Древними и памятливыми были саккаремские летописи, но и они не давали ответа.