Самоцветные горы - Мария Семенова

По счастью, дорога в крепость шла не через город, а мимо,далеко огибая самые внешние тин-виленские выселки. Не было видно даже городскихогоньков, только светили четыре маяка, стоявшие высоко над гаванью, на утёсах.Удалённость по крайней мере избавляла вернувшихся от взглядов горожан –любопытных, сочувственных и злорадных. Понятно, тин-виленцы очень скоропрознают о неудачной поездке Хономера во всех её легендарных подробностях,правдивых и не особенно, Ригномеру и прочим ещё будет не обобраться неизбежныхнасмешек. Но не сейчас, ох, не прямо сейчас!.. А завтрашний день, он на то и завтрашний,до него ещё надо дожить, а доживём – уж как-нибудь разберёмся…

Дорога вилась среди знаменитых садов, где наливалисьнеспешным мёдом позднеспелые полосатые яблоки. Весна давно миновала, ночьстояла далеко не такая светлая, как в пору подснежников, но и до чернильнойосенней тьмы оставалось ещё далеко, и силуэт сторожевой башни крепости-храма,торжественно выраставший впереди над холмом, был отчётливо виден. Оттуда тожезаметили ехавших по дороге: сторожа, искони поставленные высматривать злых гонителейБлизнецов, бдительности отнюдь не утратили. Было слышно, как за стенами подалоголос било, вытесанное из сухого и звонкого клёна; там, наверное, ужевытаскивали брус, запиравший на ночь ворота. Лошадь Хономера, стремившаяся втепло знакомой конюшни, резво преодолела последний подъём; он жадно вгляделся…

И даже в ночных непогожих потёмках понял: что-то не так.

Чего-то недоставало…

Чего-то настолько привычного, что в первое мгновение глазпросто наткнулся на пустоту, сообразить же, на месте чего зияла эта зловещаяпустота, удалось лишь чуть погодя.

Хономер остановил лошадь. Огромный, раза в два побольшетележного колеса, надвратный знак Разделённого Круга – деревянный, тщательнораскрашенный зелёным и красным, исстари осенявший единственный въезд в крепость– больше не висел на своём месте. Его вообще нигде не было видно.

Ригномер Бойцовый Петух подошёл к неподвижно замершемужрецу, увидел то же, что увидел он, – и длинно, цветисто и сочно выругалсявслух. Ибо отчётливо понял: бедствия, бравшие начало у Зимних Ворот Алайдора, свозвращением в крепость отнюдь не собирались заканчиваться.

Наоборот – они, по всей видимости, только начинались…

* * *

В отсутствие Хономера предводителем крепости оставалсяжрец-аррант по имени Орглис, носивший сан Второго Избранного Ученика. Хономервъехал сквозь осиротевшие ворота во внутренний двор, и вперёд всех к немуподбежал Орглис. Должным образом соскочить с лошади Хономер ещё не был способен– перекинул правый сапог через седло и, как во все предыдущие дни, сполз наруки Бойцовому Петуху. Тот бережно поставил его наземь, но Хономеру всё равнопонадобилось усилие, чтобы сдержать стон.

В отличие от большинства походников, мечтавших о хлебе игорячей похлёбке, он даже не испытывал голода. Ему лишь хотелось потребоватьбольшой ушат горячей воды, погрузиться в него и не вылезать до утра, а потомчтобы кто-нибудь перенёс его сразу в постель. И не беспокоил по крайней мере допервых подзимков…<Подзимок – осенний утренний заморозок. >

Он посмотрел на Орглиса так, словно тот был причиной всехего невзгод:

– Где Знак?

– Не гневайся, святой брат!.. – ответилар-рант. – Был сильный ветер с гор, и один из канатов дал слабину. Мыопустили Знак наземь, чтобы всё проверить и, если надо, поправить, и кработникам подошла какая-то женщина. Наши люди не стали прогонять её, ведь онаим в бабки годилась. А она потрогала Знак и…

С лица Хономера, и так-то не блиставшего особым румянцем,отхлынула последняя краска, и это было заметно даже в свете факелов, трещавшихи плевавшихся под дождём.

– Какая женщина, Орглис?

– Её не очень рассматривали, но людям показалось, чтоона была маленькая и темноглазая.

Да, и ещё у неё в руках был стеклянный светильничек вродетого, что ты купил себе в Галираде…

– Продолжай!

– Она потрогала Знак и сказала примерно следующее: я,мол, думала, что найду здесь своих сыновей, но теперь вижу, что в этом месте ихнет. Она покачала головой и ушла по дороге, а работники стали смотреть иувидели, что все канаты пришли в полную ветхость и годились только на швабры.Даже удивительно, святой брат, что Знак так долго держался! На другой день япослал в город, в мастерскую, куда обращаются мореплаватели, вынужденные чинитьснасти, и нам привезли корабельных канатов, очень прочных, из лучшейхалисунской пеньки. Я сам проверил их качество, но они сразу стали рваться ирасползаться, каболка<Каболка – пеньковая (то есть из конопляных волокон)нить толщиной “в гусиное перо”, полуфабрикат для изготовления верёвок и тросов.> за каболкой. Тогда я особо заказал…

– Женщина!.. – перебил Хономер. – Куда деласьта женщина?

Орглис недоумённо ответил:

– Это нам неизвестно, святой брат. Мало ли в Тин-Вилененищих и нищенок, мало ли между ними таких, кто выманивает деньги у легковерных,в своих разглагольствованиях подражая слогу пророчеств…

Избранный Ученик отвернулся от него и пошёл к арке во второйвнутренний двор, коротко бросив на ходу почтительно дожидавшемуся кромешнику:

– Ташлака ко мне.

Сколько раз выручал его старый соглядатай, так не подведётже и теперь… если только есть на свете хоть какая-то справедливость… Ступнибыли каменными и чужими, Хономер шёл точно по раскалённым углям и очень хорошопонимал тех, кого судьба лишила ног, оставив прыгать на деревяшках…

Стену, разделявшую дворы, с обеих сторон оплетал густойстарый плющ. Весной он цвёл восковыми ароматными звёздочками, осенью пятипалыелистья наливались всеми цветами заката, а зимой оголённые ветви покрывалиськружевными окладами инея. Цепкие стебли переплетались над аркой, обрамляядивной работы образа Близнецов. Божественные Братья ласково улыбалисьвходившим, обняв друг друга за плечи, и золотое сияние исходило от Их рук иголов. У Старшего была брошена на левый локоть пола алого плаща. Движение,схваченное даровитым резчиком, выглядело защитным, и, действительно, Он словнобы слегка загораживал Младшего, слишком доверчиво и открыто идущего к людям внежно-зелёных одеждах милосердия и целительства…

Образам было почти столько же лет, сколько самой крепости,но вечные краски из растёртых в пыль самоцветов не боялись никаких непогод и нетускнели от времени, а дерево – благородная горная лиственница – было оченьдобротно напитано благовонными маслами, отпугивающими древоточцев. Образасчитались нетленными, да не просто считались, а таковыми на самом деле и были.Подходя к арке, Хономер привычным движением поднял руку, чтобы в ответ наблагословляющую улыбку Близнецов осенить себя священным знаменем…

…И его рука повисла в воздухе, не дойдя до груди. Ибо ликиБратьев, которым не могли повредить ни древесные паразиты, ни самоВремя, – изменились! Изменились разительно и недобро! Хономер ощутил, какзаметался его пошатнувшийся разум, ища случившемуся успокаивающих объяснений.Он с силой мотнул головой, зажмуривая и вновь открывая глаза. Дождевые капливеером слетели с ресниц, но привидевшееся не торопилось рассеиваться. Знать, неусталость Хономера и не причуды факельного света были виною тому, что лицоМладшего стало лицом гниющего трупа с расплывшимися, искажёнными чертами, ужене могущими принадлежать живому, а суровый Старший сделался скелетом в кольчугеи шлеме, родом прямиком из сегванской легенды… Быть может, солнечным днём впроисшедшем было бы легче усмотреть следы обычного разрушения дерева, носейчас, непогожей ночью, при факелах, поражённый неземным ужасом Хономер могтолько стоять и молча смотреть на умерщвлённые образа, словно бы глаголавшиепогибель его Богов, конец его веры…