Львовский пейзаж с близкого расстояния - Селим Ялкут

Воспоминания женщины (воспитанницы, в представлении Ф. Б.). Фото на стене, которое вы видели, это мое. Сейчас сняли. Знаете, как было на самом деле? Я приехала в Киев и устроилась работать на почту. И он туда зашел. Постоянно что-то там получал. Разложил бумаги, стал заполнять. Тут я вышла. Девятнадцать лет. Он в своем пальто, всегда хорошо одевался (женщина махнула рукой, показала, что пальто было элегантным). Побледнел и вышел. Через час вбегает Тася. Девушка, девушка. Закончите работу, заходите к нам. Так она меня пригласила в дом. Что оказалось? У него в Кембридже была близкая подруга. Мать — француженка, отец — русский. Они расстались, подругу от него увезли. Были какие-то деликатные причины. И я оказалась точь-в-точь на нее похожа. Мы сами из-под Василькова, кажется, ясно, а он все равно не верил. Мою мать видел, я их знакомила, а все равно сомневался. У нас в роду были поляки. Мне бабушка говорила, ты будешь на польку похожа. Так и оказалось. Конечно, они никуда меня не отпускали. Жить предлагали. Я у них тогда часто бывала. Но никогда не ночевала. Только однажды на кушетке. Поздно было возвращаться. Тася была очень начитанная женщина. Сама рент-гентехник, а ее мать — библиотекарь на киностудии.

После несчастья с ногой муж привез Фрица домой. Говорит: у тебя деньги есть, найми сиделку. Круглосуточно. Но он отказался. Ему хотелось выглядеть одиноким, чтобы получать переводы от этой немки, и от хеседа. Он сам все так устроил. А я… Сколько я переживала. Я ждала, что он позвонит, а он не звонил. А почему мы не приходили? Он должен был позвать. Я ждала, а он не звал. Но я успела. Я была с дочерью накануне. Успела попрощаться, Он сделал пальчиками. Вот так. Это был его жест.

Собачки? Старую усыпили. Оказывается, есть служба. Приехали, сделали укол и увезли. Она, как чувствовала, так кричала. А для двух других нашелся человек, забрал, год назад у него своя умерла. Они к морковке привыкли, из хеседа. Я ему сто гривен дала, на морковку хватит…

Ясно, мне многое хотелось узнать. Мне было интересно. Женщина оказалась киноведом, муж — профессор по этой же части (он отсутствовал). Работы теперь много, энциклопедия, каталог или что-то вроде — сто лучших украинских фильмов. Человек счастливый — так она отрекомендовалась. Выглядела прекрасно, знала рецепты, как сохранить красоту. Я бы еще расспрашивал. Но тут вмешалась дама в ондатровой шапке (оказалась, сестра Володи таксиста). Что это вы все расспрашиваете? И как-то со всех сторон затихло, все поглядели на меня осуждающе, а моя собеседница несколько снисходительно.

В ней присутствовала уверенность в правильно прожитой жизни. Дочь тут же. Нестандартно красивая, с косой. Рослый, приветливый, послушный зять. Вообще, застолье шло живо. Бегали на кухню курить. Говорили о разном. Считали, сколько машин может встать на дорожке перед дачей. Вспоминали, как Фридрих Бернгардович еще недавно (кажется, только вчера) приезжал с собачками. Всегда франтоватый, энглизированный. Он нашел свой образ. Захоронить прах решили в фамильном склепе в Черновцах. Так его дед и бабушка. Там Юзеф из Львова. Сговаривались (с Володей таксистом) собраться на днях и разгрести бумаги. Я просил (если найдутся) несколько фотографий. Для этого рассказа. Но видно, не нашлись. Единственная, что приведена, взята у Ф. Б. при жизни. Обсуждали (без моего участия), как хорошо, передать все это в музей. В Черновцы. Будем думать, что все это теперь там.

Воспитанница вышла меня проводить. Зять молча стоял сзади. — Не нужно никого судить. — Сказала она мне. — Вы сами когда-нибудь поймете… С тем мы и расстались.

Вместо эпилога. Задолго до драмы с лекарствами, в сравнительно ранние годы знакомства, случилась история, за которую Ф. Б. остался Ферганюку благодарным. И за которую терпел его всю дальнейшую жизнь. Как раз тогда он купил свою первую машину (Запорожец), и Ферганюк предложил съездить к его матери в село (она еще жила там до получения киевской квартиры). И они отправились. Ближе к концу лета, в лучшее время года. Добрались до Винницы, посидели в ресторане. По радио шел репортаж с чемпионата мира по футболу. Ферганюк познакомился с женщинами из цыганского ансамбля и уговаривал Ф. Б. задержаться на ночь. Но мысли Ф. Б. были не о том. И они двинулись дальше. Мчались на большой скорости, милиционер готовился остановить, но, разглядев Ферганюка, раскинувшегося рядом с водителем, вытянулся и отдал честь. И дальше они ехали почти без остановок, пока не добрались до Днестра. Как раз напротив луга, по которому Ф. Б. маневрировал когда-то со своей батареей. Первый раз он смотрел на землю былой родины вот так — с другого берега, который разглядывал когда-то в артиллерийский бинокль. Вокруг стоял хохот и детский визг. Богатое село на берегу реки разведали ленинградцы и отъедались здесь на фруктах и копченостях — мясо здесь умели коптить, как нигде. Ф. Б. подрулил к самой воде и, пока Ферганюк добивался расположения бледнотелых ленинградок, как следует вымыл машину. Человек не сентиментальный, он ощутил влияние некоего поля, которое так и тянуло его на другой берег. Они нашли паром и переправились. Заехали в сельский ресторан, заказали мамалыгу и брынзу, от которых Ф. Б. стало почему-то нехорошо (а Ферганюку хоть бы что). Проехались мимо колхозного сада. Сад был великолепный, старый, помещичий, Ф. Б. отлично помнил хозяина. Сторож встретил неприветливо. Все изменилось, когда Ф. Б. заговорил по-румынски. Сторож оставил их ночевать (они отлично выспались на свежем сене) и загрузил машину отборными фруктами. Ночью Ферганюк открыл Ф. Б. тайну, оказалось, он наполовину молдаванин. Леонид Ильич немало времени провел в Молдавии, вот только даты не сходились. Теперь и из пробирки можно, но тогда… И все равно, что-то тут есть, он мог подъехать, заглянуть на часок. Ты же мою маму видел. В молодости, сам знаешь, как… А потом, конечно…

Отправились назад, мать Ферганюка добавила фруктов. Перегруженная машина тянула тяжело, а под Винницей совсем забарахлила. Пришлось разгружать. Инструменты, домкрат у Ф. Б. были под рукой, часа за три он неисправности устранил. Отъехали далеко и вдруг спохватились. Забыли на месте ремонта два огромных арбуза. Это сильно подпортило Ферганюку впечатление от поездки.

А Фридрих Бернгардович нисколько не огорчился. Водки он не пил, а местного вина напробовался. И сейчас его сморило. Остановились в ореховой аллее, он достал брезент и улегся. Ферганюк куда-то исчез, Фридрих Бернгардович лежал, прикрыв лицо рукой, ощущал скольжение сквозь листья солнечного света и слушал сквозь сон шум падающих в траву орехов…

Последний комментарий. Решив записать эту историю, я взял у Фридриха Бернгардовича несколько фотографий. Довоенный архив был очень скудным, мало что уцелело, и качество было плохое. Фридрих Бернгардович охотно со мной поделился. Я сделал сканы, но разобрать на них хоть что-нибудь трудно, а публиковать — только бумагу портить. Было фото родителей — отец, видно, что врач, немолодой, основательный, крепкий, в военной форме, мать рядом — медсестра. Несколько фоток молодого Гольдфрухта, совсем тусклых. Видно, где-то на маневрах, в поле, с радостным видом. Одна — офицер в парадной форме, вполоборота. Где-то там и крест за заслуги. Молодец, ничего не скажешь.

Была рассыпающаяся вырезка из газеты, по английски. Фриц в спортивной позе, трусах и майке, толкает ядро. Подпись удостоверяет, это Гольдфрухт — чемпион колледжа. Была затертая английская справка — права на вождение транспортных средств.