Чтоб человек не вымер на земле… - Сергей Владимирович Киреев

созрела решимость –

Не Солнце, не Марс, не Луну,

А взять и проверить на вшивость

Советскую нашу страну.

Похоже, что нам наудачу,

Не зная объёма работ,

Всевышний поставил задачу

И смотрит, как дело пойдёт.

Задача такая: авось ты,

Мой друг, согласишься со мной –

Найти эти самые кости

И все сосчитать до одной.

И ежели вдруг этот мир наш

Не помнит о них ничего,

Тогда для него слишком жирно,

Чтоб мы принимали его.

Он нашего стоить не будет

Ни взгляда уже, ни плевка.

Господь нас и тот не рассудит…

Вот так мы попили пивка.

Во тьму погружённая, в холод,

На фоне мерцающих звёзд

Кружилась листва, и психолог

Сказал неожиданный тост:

«Ребята, за нас, за Россию,

Чтоб петь нам всегда и плясать,

И чтоб нам никто амнезию

Не смог никогда приписать!»

Потом, с утра, когда на службу мы пришли,

То всё ещё, как звёзды тусклые вдали,

Его туманные тревожили слова нас.

Да, всё, как надо, банды нет, пошла ко дну,

И, хоть мы выиграли у них свою войну,

У нас несделанное дело оставалось.

Двадцатая глава

Да-да, я тут для общего обзора

Насчёт курьера вам хочу сказать.

Мы были с ним в режиме договора,

Который надо было выполнять.

За много лет ни разу, мне сдаётся,

От смеха я со стула не упал.

Есть поговорка: в цирке не смеётся

Тот, кто хоть раз в ментовке побывал.

Ну, или как-то что-то в этом роде, –

Про армию, про флот, про всё подряд,

Да много так про что ещё в народе

У нас порою люди говорят.

Смешно, конечно, было в нашем «цирке»,

Там та ещё творилась чехарда,

А вот курьер, что чалился в Бутырке,

Был грустен в ожидании суда.

Мы слово ему искреннее дали

Насчёт в суде уменьшить срок его,

При том, что ни на миг не забывали,

Какие наши планы на него.

Читатель, ты запомнил прокуроршу,

Которую Толян наш полюбил,

Как женщину, как друга, даже больше –

Как человека?! Если ты забыл,

То я напомню: там, в глухой Сибири,

Их страсть была, как горная река.

Она хотела сделать харакири,

Когда Толян подальше от греха

Убёг в Москву, по сути дела, бросил

Её одну на линии огня,

Ну, хоть бы напоследок прогундосил:

«Счастливо, дорогая, жди меня!»

У аппаратных местных группировок

К сияющим вершинам путь кривой,

Её по ходу сложных рокировок

Из прокурорши сделали судьёй.

Когда она, прожжённая каналья,

Была в Москву к нам переведена

Из своего степного Забайкалья,

Толян сперва не понял ни хрена.

Он даже подходил ко мне с вопросом:

«Вот ренессанс — он в чью придуман честь?

Вот если ты сумел оставить с носом

Свою судьбу, то это он и есть?»

Я дал ответ: «Уж если так по-русски

Сказать про всё нормальным языком,

То ренессанс сродни перезагрузке –

Чтоб баба помирилась с мужиком!

Чтоб намертво к груди его прижалась,

А ну-ка кто попробуй оторви! –

Чтоб между ними вечно продолжалась

Эпоха возрождения любви!

Сердечко нарисуй ей на бумаге,

Да и свисти себе, как соловей…»

…Курьер, однако, маялся в тюряге

И дожидался участи своей.

Чтоб парня обещаньями пустыми

Зазря не тешить, слово-то дано,

Мы к той судье Толяна запустили:

«Давай, голубчик, самое оно!

Так вышло. Ей досталось это дело.

Всё как всегда. Опять ей и опять,

Хоть и уже порядком надоело,

Преступников на нары отправлять.

Войди туда, и, весь такой любезный,

«Привет тебе, — скажи ей, — Ваша честь!

Тут человечек есть один полезный,

Не десять надо дать ему, а шесть!

Он наш агент, источник, информатор,

Не просто примитивное ворьё.

Когда у нас такие есть ребята,

Мы лучше дело делаем своё!»

Толян сперва артачился со страху,

Она меня, мол, может и отшить

За то, что я любовь свою на плаху

Не преминул когда-то положить,

Что отскочил, аж пятки засверкали!

Она меня прогонит, дурака,

За то, что я, не ведая печали,

Из своего родного городка

Удрал, как только жареным запахло,

Чтоб не позорить славный коллектив,

И чтоб в меня полковник не бабахнул,

Курок по недоумию спустив,

Ну, тот вояка, муж её законный,

Сто лет ему не кашлять, не болеть,

Который генеральские погоны

Хотел взамен полковничьих надеть!

Нас это всё никак не зацепило,

Мы тяжкий груз с него решили снять:

«Кончай, Толян, давно всё это было,

Нам уговор свой надо выполнять!»

И, вместо лимончеллы выпив морса,

Витюха ему белый свой костюм

И галстук дал: «Смотри, не опозорься,

Не стой там, как тюфяк и тугодум,

А приступай к решению задачи.

Насчёт любви особо не дури, –

Ни так, ни этак чтоб не накосячить,

Цветок ей сразу Колькин подари!

На случай неожиданных претензий,

Что кто-то, мол, бесчувственный, как пень,

Пустяк изящный уровня гортензий

Покруче даже будет, чем сирень!

При этом лишних слов не говори там,

А просто улыбайся, глядя в пол,

Мол, прошлое нисколько не забыто,

Хотя я и по делу к вам пришёл!»

И вот он, как красивый белый катер,

Подчалил к ней. Ах, как она грустна!

Её душа была, как лунный кратер,

Мертва, и глубока, и холодна.

Она сама, прямая, словно шпала,

В косынке тонкой цвета кабачка,

Как за стеной стеклянной восседала

И на него смотрела свысока:

«Ну и чего пришёл, кобель проклятый?»

При этом всё прекрасно было в ней –

И губы, что презрительно поджаты,

И взгляд, и трепетание ноздрей!

«А, может быть, я зря, — Толян подумал, –

Прервал тогда без спросу нашу связь?»

Она вздохнула тяжко и угрюмо

И как с цепи железной сорвалась!

Мол, ты меня покинул вероломно,

Профукал весь моральный капитал!

Моя любовь была к тебе огромна,

А ты её, подлюга, растоптал!

А ведь она во мне не умирала,

Она жила. Супруга моего,

Как только получил он генерала,

В тюрягу упекли за воровство.

Он двигатели танковые тырил,

Я за него хочу поднять бокал,

Он не был главный вор по всей Сибири,

Всего лишь тройку лучших замыкал!

Ну, в общем, ты бы мог тогда остаться,

Немного надо было потерпеть,

И избегать подстав и провокаций,

И в тряпочку тихонечко сопеть.

И, вместе