Цезарь в тесте - Иван Дубинин

— Столя, хочешь хорошую новость?

— Хочу.

— Тогда жди. Пока нету.

— Ну, а плохие есть? — догадалась я.

— Плохих навалом, — и вдруг его прорвало. — Какие уроды придумали эту алгебру?! «АВС сидело на крыльце». «К многочлену надо добавить одночлен и получается… ноль!» Бредятина какая-то! Зачем кучу всего складывать, если в результате ничего не выходит? А я должен вычислить эти абэцэшки! Полный тупизм! И, в конце концов, за все свои старания получаю две лошадиные силы.

— Какие лошадиные силы? — Я начала смутно припоминать, что в математике не то мощность, не то работа выражается именно в этих единицах. — Постой, ты работал, как две лошади, но так ничего и не сделал?

— Да нет, это «мать-и-мачеха» мне влепила.

— Ничего не понимаю, — честно призналась я.

— Наша математичка Лидия Сергеевна, — на удивление, терпеливо пояснил Данька, — после оценки в тетради всегда ставит свои инициалы — Л.С. Вот мы и говорим, «получил три лошадиные силы» или «пять лошадиных сил».

Я усмехнулась. У нас в школе многие учителя тоже имели оригинальные клички. Химичка Галина Геннадиевна сокращенно называлась Галогеном. А физрук Анатолий Ананьевич почему-то именовался Банан Бананычем. Хотя, казалось бы, правильнее его следовало величать — Ананасовичем. Впрочем, был он длинным, худощавым, сутулым и… желтоватым. Логика детей всегда жестоко правдива.

— Ладно, — успокоила я незадачливого ученика, — помогу тебе с алгеброй.

— Ты шаришь в алгебре?! — остолбенел Данька.

— Да, — без ложной скромности заверила я.

Мой папочка, Анатолий Иванович, вот кто действительно «шарил» во всей этой белиберде. В свои школьные годы я тоже, бывало, тупо просиживала над раскрытым задачником, пока мама не брала меня за руку и не вела к нашему домашнему математику. Обычно она не рисковала нарушать его творческий покой, но в таких случаях она действовала решительно.

— Анатоль! — безаппеляционным тоном заявляла она. — Помоги ребёнку разобраться в этих идиотских формулах.

Папа покорно откладывал в сторону свои бумаги, усаживал меня на колени и, мельком взглянув в учебник, удивлённо восклицал:

— Ларочка, деточка! Ну, как можно не понимать таких элементарных вещей?! Ведь здесь всё так чётко, логично, неотвратимо точно и… красиво! Любая «сложность», — пояснял он, — это сложенные вместе несколько простых вещей. Надо всего лишь выделить их по отдельности. И всё станет на свои места.

Он умел доходчиво объяснить, показать это и, действительно, всё казалось элементарным.

Данька, обрадованный и успокоенным таким исходом дела, пришёл в благостное расположение духа.

— Столюлюбименькая моя! Ты умеешь делать людей почти счастливыми, — зашелся он в восторге.

— А почему — почти?

— Есть хочу! — признался он. — Без этого, какое же счастье?

— Давай переодевайся и — за стол.

Голодный мальчуган весело помчался в свою комнату.

— А что у нас на обед? — донеслось оттуда.

— Гороховый суп! — крикнула я.

— О-о-о! — восторженно застонал он. — Это же мой любимый супчик!

Когда окончательно осчастливленный Даниил пошёл к себе, я тоже решила отдохнуть. И снова взяла в руки детектив. Но для того, чтобы понять, откуда взялась в романе новая героиня Яна Васчхалова, и какое она имеет отношение к убитому накануне Борису Пробердинскому, пришлось отлистать назад половину прочитанного. Но тут опять хлопнула входная дверь.

На этот раз явились Влад с Шурупом. Владик сдержанно улыбался, а Шурочка находилась в радостно-возбуждённом состоянии.

— Столичка, ты знаешь, где мы сейчас были?! — кинулась она ко мне. И тут же выдала, не в силах, видимо, держать в себе такую сногсшибательную новость, — На ралли!! — Она сообщила это таким тоном, как если бы сказала: «Мы были в Париже, на Эйфелевой башне!» Или, скажем, в Испании на корриде! — Владикова фирма выступила одним из спонсоров этих соревнований, так что нам удалось побывать там! — Она буквально захлёбывалась словами, что было не похоже на всегда спокойного, рассудительного Шурупёнка. — Ты не представляешь себе, Столюнчик, какое это зрелище! Так здорово!

Почему это я не представляю? Мне тоже в студенческие годы довелось побывать на подобных спортивных мероприятиях. И я запомнила их на всю свою жизнь. Причём, не столько сами состязания, сколько события, связанные с ними. В тот год в Москве проходило большое спортивное шоу, и на ралли съехались выдающиеся гонщики со всех стран мира. Интерес был огромный. Даже наша консервативная к спорту консерватория и та не осталась в стороне. Нас сагитировал физорг курса контрабасист Фёдор Шаляпаев. Каким-то немыслимым образом в его тщедушном теле сочетались две страсти — любовь к музыке и к спорту. Причём, он отдавался им с одинаковым рвением. Федя с горящими глазами, размахивая руками, будто исполнял сольную партию «Экстаз взбесившегося контрабаса», вдалбливал нам, неразумным, очевидную истину. Если мы пропустим это выдающееся событие, то можно считать, что наша жизнь уже прошла бездарно и впустую. И полкурса, очертя голову, ринулось на ралли. Да вот беда, соревнования проводились в наше учебное время. Понятно, тот не студент, кто ни разу не прогуливал занятия. Но непосещение некоторых предметов было смерти подобно. К таковым относились и лекции профессора Модеста Себастьяновича Моцарковского. Причём, по расписанию они приходились как раз под самый конец учебного дня. Поэтому студенты, скрипя сердцем в миноре, вынуждены были отрываться от действительно захватывающего зрелища и ехать в консерваторию. Опаздывающих профессор не любил. Но когда в аудиторию завалила группа из двадцати человек и наперебой стала тылдонить о ралли мирового масштаба, Модест Себастьянович смилостивился и впустил их. А потом, буквально через каждые пять минут, подходила новая партия опоздавших — любителей спортивных гонок. Нервы у профессора не выдержали. И когда в аудиторию, постучавшись, робко вошли два студента, Моцарковский был в высшем состоянии своего гнева: спокойно-язвительном.

— Ну? — ехидно скривился он, а затем вложил в последующий вопрос всё своё презрение к этому слову. — Вы тоже с ралли?!

— Нет, — сконфузились те. — Мы курили.

Вечером Надежда зашла ко мне в комнату.

— Ну что, Столедователь, когда ты уже закончишь это дело?

— А что, Труфанов звонил тебе? Он не доволен мной? — насторожилась я.

— Да нет, — слегка смутилась Надя, — просто… деньги нужны. Машина барахлит, нужно капитально ремонтировать. И зима на носу. Ребят надо приодеть.

— Можно сказать, — порадовала я подругу, — оно завершено. Ты знаешь, всё так переплелось. Оказывается, моё старое дело, которое зашло в тупик, нашло неожиданное продолжение в истории Труфанова. И я уже близка к разгадке. Завтра я переговорю с основным подозреваемым, а потом встречусь с Николаем Степановичем. И выложу ему все аргументы, факты и выводы. И скоро, может быть, уже завтра, у нас будут деньги. Много денег. И тогда мы всего накупим. Но прежде — отпразднуем это событие и пригласим нашего соседа-милиционера. Пусть тоже за нас порадуется. Только нужно дождаться завтра.