Среди восковых фигур - Инна Бачинская

Зрителей, любопытствующих и перепуганных, выпускали из театра через единственные открытые двери, по обе стороны которых стояли оперативники, внимательно рассматривающие выходящих. Народ расходился торопливо, молча, и только на улице люди собирались в кучки, обсуждая происшествие. Причем никто не знал наверняка, что же случилось. Слухи множились, рождались самые фантастические предположения, пока на улице не появился журналист криминальной хроники Лео Глюк. Его окликнули, он подошел. Лицо его было скорбно. От него-то и узнали о том, что случилось в театре…

Черный шнурок оказался змеей, сплетенной из кожаных ремешков, у нее была аккуратная головка с зелеными глазами-стекляшками и двумя острыми белыми клыками, торчащими из полуоткрытой пасти.

Кроме цветов на банкетке были сложены несколько картонных коробок разной величины. Это были подарки. Внимание капитана привлекла небольшая плоская коробка с развязанной ленточкой. Он снял крышку – там было пусто. На мягком поролоне осталась круглая вмятина от предмета, напоминающего жгут. Видимо, в этой коробке было принесено орудие убийства…

Начало учебного года не за горами. Еще пара деньков, и пора впрягаться в работу. К счастью, занятия отодвинули на неделю из-за ремонта. А пока новое сырое расписание, утрясание накладок и драка за аудитории, списки книг для первых семинарских занятий. Затем общее собрание университета и собрания кафедр и групп. Время летит, листочки от календаря мелькают в воздухе. Впрочем, какие листочки! Какие календари! Вчерашний день.

Первый день занятий… Лето еще тут, протяни руку и хватай. Жаркое пока солнце бьет в окна, лектора никто не слышит, происходят кучкования по интересам, бесконечный треп про каникулы, поездки, приключения, аккорды айфонов, шепот и шипение в трубку, бросание ягод рябины и бузины в затылки сидящих впереди. Беззаботное студенческое детство.

Федор Алексеев, элегантный, как беккеровский рояль, по выражению летописца философа Лени Лаптева, – в черном костюме и белоснежной рубашке с выпендрежной бабочкой… В универе лишь двое носят бабочку – профессор Коваленко, историк, и Федор. Профессору Коваленко под восемьдесят, бабочку он не снимает, даже выезжая на раскопки в летний студенческий лагерь на старом городище, надевает прямо на футболку. Все давно привыкли к профессорским хохмам. Философ, профессор Алексеев, молод, хорош собой, бабочка придает ему шарма и харизмы, а также красиво подчеркивает легкую седину на висках. Капитан Астахов называет Федора пижоном – сам он не нацепит бабочку даже под дулом пистолета.

Да, так о чем мы? Федор стоял перед амфитеатром с торчащими там и сям радостными загорелыми физиономиями, ожидал тишины. Наконец он поднял руки, призывая к ней.

– Можно спросить! – выкрикнул с места Леня Лаптев.

– Если по учебе, то можно. Спрашивайте.

– Федор Алексеевич, а вы в курсе про девушку, убитую в музее воска? Вы участвуете в расследовании? Говорят, это Лида Гриднева, с иняза! Это правда?

Тишина наступает гробовая. На него смотрят несколько десятков любопытных физиономий, студиозусы даже дышать перестали. Федор, как записной интриган, держит паузу, подогревая интерес аудитории. Впрочем, не совсем так. Он просто не знает, что сказать, растерялся. С ним это случается крайне редко. Тем более любопытство на физиономиях неспроста!

– Да. Я в курсе. Девушку, убитую в музее, действительно зовут… – он едва заметно спотыкается на ее имени, – …Лидия Гриднева. – Он терпеливо пережидает поднявшийся шум. – Мотив убийства неизвестен. Открыто следствие.

– А вы принимаете участие?

– Нет.

Разочарованный вой был ему ответом.

– А это правда, что вы ее знали? Мы вас видели вместе!

– Конфликт интересов! Потому не можете?

– Я была в музее, это ужас!

– Поднимите руку, кто был! – попросил Федор. – Четыре, пять! Кто поделится впечатлениями?

– Я! – Из второго ряда поднимается маленькая незаметная девушка, Соня Коротич, обладающая жестким аналитическим умом. – Мы были с Таней Шумко, давно собирались и наконец пошли. Зимой еще, на каникулах. Людей не было, света немного. Фигуры в натуральный рост, много известных лиц, актриса из городского театра в образе Клеопатры, мэр в виде Цезаря, директриса школы танцев Корда – балерина. Наверное, есть и другие, но мы их не узнали. Еще ведьма, ее на костре сжигают, а она проклинает, и белый волк. Стоим, смотрим, и вдруг чувствую: кто-то дышит в затылок. Оборачиваюсь, а сзади стоит здоровенный мужик, седой, всклокоченный, тяжело дышит, смотрит из-под бровей. Я охнула и рванула из зала, Таня за мной! Бегу и чувствую: сейчас его рука схватит за шиворот!

– Хорошо, что вы его заметили, – сказал Леня Лаптев, – а то он бы вас придушил, как котят.

– А он хоть живой был? – спросил Данилка, двухметровый амбал. – Или из воска? Надо было потрогать.

– Ага, сам иди и трогай! – сказала Таня, очень серьезная некрасивая девочка. – Соня бежит, а я за ней! Почему бежит, не поняла, но тоже бегу. Выскочили из зала в холл, там тетечка билетами торгует, оглядываюсь, а сзади никого. А тетечка спрашивает: ну как вам, девочки? Соня говорит, что за нами кто-то гнался, здоровый, с седыми патлами, а она смеется, это наш директор, говорит, и скульптор, Ростислав Иванович Мирона.

– Он что, за всеми бегает? – спросил Леня Лаптев. – Или только за женщинами?

– Она сказала, что он не гнался, а рассматривал фигуры, он их любит, как собственных детей. Ходит, смотрит, думает… Говорит, да вы не беспокойтесь, он вас даже не заметил!

– А может, это он Лиду? Интересно, около какой фигуры его охватывает жажда убийства? – Леня Лаптев.

Они смотрели на Федора. Он молчал, медлил, давая им высказаться.

– Может, у нее там была назначена встреча!

– Убийство из ревности!

– Соперница!

– Грабитель!

– Студенток не грабят! Откуда у них деньги?

– А почему в музее?

– Экспонаты навеяли, захотелось кого-нибудь придушить.

– Брошенный бойфренд!

Они смотрели на Федора. Кто-то удивленно, кто-то ухмыляясь. Брошенный бойфренд! Самое время ему сказать: «Меня там не было!»

– Вас интересует мое знакомство с Лидией? – пошел он в атаку. – Нас познакомил мой друг, фотограф Иван Денисенко пару недель назад. Возможно, кто-то был на его выставке в галерее. Потом мы еще раз столкнулись в центре, выпили кофе. «Надеюсь, никто не видел нас за рекой!» – Последнее мысленно. Врать конечно, нехорошо, но человек, говорящий правду, одну правду и чистую правду, может стать предметом изучения для психиатра. Иногда для пользы дела приходится соврать. Или приврать. – Я знал, что Лидия учится у нас, что у нее друзья в нашей группе… – И мысленно: «Вот вам! Я все про нее знал, а потому никаких поползновений с моей стороны. Вы же меня знаете. Профессор и студентка! Не комильфо, нарушение кодекса академической чести, философы на это не ведутся».