Черновик - Михаил Нянковский

А в это время в родном селе Никиты хоронили колхозники своего первого председателя Дмитрия Погудина, убитого из-за угла подлой кулацкой пулей. И над свежей могилой, обращаясь к землякам, говорил его младший брат Демьян: «Прощай, Дмитрий Прохорыч, прощай, братишка! Но знай, не зря ты прожил свою жизнь, не зря потом и кровью полил родную землю. Взойдут на ней такие колосья, каким никакая буря, никакая засуха не страшна. И не только хлеб взойдет на наших полях, новая жизнь взойдет, о какой ты мечтал и ради которой себя не пожалел, новые люди вырастут, и доделают они все, что ты не успел».

Дочитав последнюю страницу, Сергей почувствовал, что у него на лбу выступил пот. «Что это?! – думал он. – Что это такое? Не может быть, чтобы это написал дед. Это же „Угольный гигант“ и „Заря над селом“ в одном флаконе! Черт! Неужели он все-таки поддался на уговоры Митрича?»

И дело было не только в том, что роман был написан по классической советской схеме. Сергей не узнавал саму манеру деда. Тончайшее мастерство первых глав постепенно уступало место казенщине, лиризм сменялся патетикой, которая была совершенно не свойственна деду ни в жизни, ни в прозе. Той предельной искренности, от которой комок подступал к горлу, когда Сергей читал привезенную Клавой рукопись, не было и в помине в тексте, услужливо подсунутом ему Шаховским. Он проклинал Олега: «Раз в жизни решил подлец сделать доброе дело, так и то получилась гадость».

Сергей не знал, что делать. Он не рассказал о находке Шаховского никому, даже Толику Латынину, и несколько месяцев не мог прикоснуться к собственной рукописи, поскольку понимал, что вся его монография трещит по швам. Без введения в научный оборот этого текста, без сопоставления этого варианта романа с окончательным исследование творчества деда было бы теперь не полным, но новый текст хотелось спрятать куда-нибудь подальше и никому не показывать. Возможность его публикации, даже в научном журнале – даже с комментариями, даже в качестве чернового варианта известного романа, – казалась ему немыслимой. А кстати, почему роман не был опубликован тогда, в тридцать шестом? Он ведь два года у деда пролежал, пока его энкавэдэшники не отобрали. Не дали напечатать? Нет, такое бы напечатали, и с радостью. А может, дед сам решил его не публиковать?..

Хотя сомнения в этом оставались, но все же такая версия казалась Сергею более правдоподобной, иначе пришлось бы признать, что деда своего он совсем не знал. По крайней мере, теперь у него появилась возможность, не бросая тень на Павла Егоровича, сопоставить две версии романа: раннюю, написанную, вероятно, в качестве эксперимента по овладению нормативной эстетикой, но так и оставшуюся черновиком, и окончательную, завещанную внуку, по-видимому, в надежде на то, что рано или поздно наступят времена, когда ее можно будет опубликовать. Сам же текст черновика Сергей предполагал дать в пересказе, дословно приводя лишь наиболее значимые эпизоды.

Этому сопоставлению он решил посвятить отдельную главу, над которой и начал, не торопясь, с предельной осторожностью работать в последние месяцы. Даже Новый год он встретил с ноутбуком и бутылкой коньяка и всю ночь писал, что позволило ему не думать, как в это время развлекается с друзьями его любимая женщина.

Проводив утреннюю девочку, которая была так не похожа на себя вечернюю, он хотел написать хотя бы несколько страниц, но работалось плохо. В воскресенье он тоже никак не мог сосредоточиться: начинал думать то об очередной размолвке с Кристиной, то о своем последнем телефонном разговоре с ней, и ему казалось, что пора положить конец этой истории, затянувшейся на десять лет и давно не приносящей радости ни тому, ни другому. Потом он опять вспоминал эту девочку с ее робким и неуместным «Спасибо» (за что спасибо-то?) и думал, что, быть может, упустил что-то важное, позволив ей вот так уйти, не спросив ни как ее зовут, ни где ее найти. Он понимал, что уже через пару дней не сможет вспомнить, как она выглядит, и никогда о ней ничего не узнает, но она какой-то занозой засела в его мозгу, и ему почему-то казалось, что она знает про него нечто такое, о чем он и сам не догадывается.

* * *

Понедельник начался с планерки. Первая планерка после сдачи номера всегда проходила туго. Напряжение последних дней сменялось эмоциональным спадом, да и физическая усталость давала о себе знать. Сергей после незадавшихся выходных тоже чувствовал, что он не в лучшей форме. Обсуждение следующего номера шло вяло. Он вполуха выслушивал весьма невнятные предложения коллег и не очень-то пытался пробудить в них трудовой энтузиазм. Оживились они, только когда Ольга Сергеевна напомнила, что совсем немного времени осталось до Международного женского дня и неплохо бы накануне праздника «сообразить корпоративчик».

«Кстати, – подумал Сергей, – неплохо бы выяснить у Кристины: Восьмого марта они вместе или опять в праздник она будет со своими подругами, а он сам по себе?» Звонить не хотелось. Еще не успокоились нервы после пятничного разговора, да и вообще он решил ждать, когда она позвонит сама. Позвонить первым – значит снова признать свою неправоту, снова унижаться в надежде на снисхождение. Но откладывать звонок надолго тоже нельзя, иначе она уж точно все спланирует без него, и праздник придется провести в гордом одиночестве. Несколько дней он оттягивал этот разговор, но потом подумал: «А что я, собственно, теряю? В первый раз, что ли?» Сколько раз собирался встать в позу, дать ей почувствовать, что он нужен ей не меньше, чем она ему, что вот теперь наконец все будет так, как он хочет, и ей придется подчиниться его решению, согласиться на его условия… И никогда ничего не получалось. Она всегда все решала сама, и только от нее зависело, вместе они или врозь. Когда, в какой момент он позволил ей понять, что с ним так можно?! Но, видимо, все-таки можно. Он набрал номер.

– Да? – все тот же голос, чужой и холодный.

– Привет! Как дела?

– Спасибо. Все хорошо. – И снова никаких эмоций.

– А я вот тут на календарь смотрю, – стараясь придать голосу как можно более безразличную интонацию, сказал Сергей, – знаешь, оказывается, скоро Восьмое марта… Хотелось бы поздравить любимую девушку…

– Хотя в этом и нет необходимости, но ты можешь это сделать в любой момент. А восьмого я с девочками.

– Понял, – сказал Сергей и уже хотел закончить разговор, но не удержался и добавил: – И сколько среди этих девочек будет мальчиков?

– Очень остроумно, – сухо проговорила Кристина и повесила трубку.

Сергей не любил корпоративы. Когда-то они ему нравились, поскольку нередко заканчивались легким эротическим приключением, но с годами изрядно надоели. Служебных романов заводить не хотелось, тем более в его нынешнем положении руководителя излишне неформальные отношения с подчиненными делали бы его уязвимым, а в то, что совместные пьянки, после которых люди стыдятся смотреть друг другу в глаза, укрепляют корпоративный дух, он не верил. Сотрудники редакции и так виделись каждый день, довольно интенсивно общались, и вряд ли для большего сближения им обязательно нужно было вместе напиться. Но пойти против традиции, набравшей в последние годы силу, и отменить корпоратив, да еще посвященный Восьмому марта, он не мог, ибо в этом случае нажил бы себе кучу врагов в лице, как минимум, женской части коллектива, а то и среди мужчин, у которых могли быть свои виды на это мероприятие. Уклониться же от участия в застолье ему не позволял статус.