Снежное сердце - Людмила Толмачева

Илза с Марией не знали слов, поэтому запевать пришлось Дане. Они дважды повторяли каждый куплет, чтобы выучить текст.

В разгар хорового пения, на строчке «Мою любовь, и ту забыли вы…» вошел Шполтаков. Девушки умолкли и застыли на своих стремянках, как ласточки на проводах.

Чиновник, словно жених на смотринах, разгоряченный близостью молодых красавиц, ходил по комнате, вел пространные речи и бросал оценивающие взгляды на ножки, обнаженные шейки и прочие девичьи прелести.

Дане надоело сидеть на стремянке, к тому же дорогое время уходило, а работа стояла.

– Виктор Анатольевич, мы высоко ценим ваше внимание, но окна надо домыть, – заметила она.

– Ах, да. Конечно. Не буду мешать. Надеюсь, мы не раз еще увидимся и поговорим. До свиданья, девушки.

Он ушел, и работа возобновилась. Но петь уже не хотелось. Как будто Шполтаков своими загребущими руками утащил их вдохновение. Труд превратился в скучную обязанность, но они довершили начатое до конца и, довольные собой, отправились по домам, готовиться к педсовету.

До него оставалось не больше двух часов – надо успеть принять душ, пообедать, привести себя в порядок.

Надев «линялый» голубой костюм, Дана поправила прическу и внимательно оглядела себя со всех сторон. Кажется, немного поправилась – юбка не крутится на талии, пиджак сидит как влитой. И лицо посвежело. Слава богу!

Она до сих пор не привыкла к своему новому профилю, поэтому каждый раз, когда брала в руки туалетное зеркало и вставала рядом с большим, висящим в прихожей, подолгу и во всех ракурсах изучала свой нос.

Нет, правильно она поступила, расставшись с прежней жизнью! Здесь ее узнали в новом обличье и даже успели полюбить. Не все, конечно, но те, к кому тянулась ее душа, отвечали взаимностью. А этого вполне хватает, чтобы дышать полной грудью, делать повседневную работу и заглядывать в будущее.

Доклад директора, эмоциональный, немного сбивчивый, приправленный поговорками и шутками, слушали с интересом. В основном, ее речь сводилась к хозяйственным проблемам и борьбе по их преодолению.

Следующее выступление, Данино, касалось непосредственно учебно-воспитательных задач. Хотя свои тезисы она тщательно подготовила, нервы давали о себе знать – руки противно дрожали, горло пересохло. Но уже через минуту волнение улеглось.

Уверенно, хотя и спокойно, не играя модуляциями, она говорила об успеваемости, посещаемости, выполнении учебных программ и планов.

Но вот первая часть ее речи была завершена, теперь можно высказать свое, личное, о чем не раз думала по вечерам.

– Дорогие преподаватели, Ираида Ивановна, я новый человек в коллективе и хочу воспользоваться этим преимуществом. То есть высказать идею, пусть и не принципиально инновационную, но которая, на мой взгляд, внесет разнообразие и повысит все те показатели, приведенные мной выше. А что если нам устраивать дни открытых дверей для родителей и членов семей – братьев, сестер, бабушек? С чаепитием, домашней выпечкой. И главной фишкой, простите, изюминкой будет показ ученических работ. Кто-то из ребят будет комментировать, можно даже в искусствоведческом ключе, но без сухого академизма и профанации искусства. Во всем должны быть мера и хороший вкус…

В преподавательской стояла необычная тишина – даже за последними столами никто не шушукался. Все слушали с повышенным вниманием, невольно заражаясь Даниным вдохновением, в ореоле которого она была как никогда светла и прекрасна.

А Дана, ощущая ускоренный пульс сердца, приближалась к главному:

– Школа искусств – особое учреждение, не мне вам напоминать об этом. Вспомните себя детьми! С каким душевным трепетом мы бежали в студии, кружки, художественные и музыкальные школы! Еше бы! Нас ждал праздник! Мы летали, слегка одуревшие от свободы, ведь в обычной школе такой демократии не было…

Окинув взглядом притихшую аудиторию, Дана продолжала:

– Я не призываю к анархии и отказу от воспитательных мер, но присмотритесь, дорогие учителя, как мы порой обижаем детей, как грубо вмешиваемся в их внутренний мир, который изначально настроен на радостную волну! Взять недавний пример. Коля Чебыкин забыл сменную обувь. Можно было просто вымыть кроссовки в корыте, что стоит возле крыльца, и дело с концом. Но как поступила Анна Борисовна? Отправила мальчика домой.

– Я всего лишь выполняла предписание! – крикнула с места разгневанная преподаватель живописи.

– Не сомневаюсь, – подтвердила Дана. – Но ведь здесь не бюрократы работают. Я вспоминаю свою учительницу по математике, Зою Григорьевну. Она как-то разговаривала с молоденькой выпускницей института, и та спросила – как учить детей? Как родных, – просто ответила Зоя Григорьевна. Анна Борисовна, неужели вы сказали бы своей дочери: «Распустила космы! Убери сейчас же, или я состригу их!»? А вот Але Пасенко вы именно так и сказали, да еще громко, при всех. А там был мальчик, которому Аля небезразлична…

– Ну, это уже переходит всякие границы! – вскочила с места разъяренная Шполтакова. – Как родных, видите ли! Да вы сначала заведите их, родных-то! Вас послушать, так я цербер какой-то! До вашего прихода ко мне еще ни разу не было претензий! Мои ученики поступают в высшие учебные заведения, я имею знак отличника образования, в конце концов! К чему вы тут призываете? Устроить шоу «Давай поженимся»? Видишь ли, кто-то к кому-то небезразличен! Смех да и только! У меня задача научить основам живописи! Приучить к элементарному порядку и уважению к правилам. Не вы их придумывали, не вам и отменять!

– Анна Борисовна! – встала со своего места Ираида Ивановна. – Пожалуйста, успокойтесь! Давайте подойдем разумно. Я согласна с Даной Михайловной – порой нас заносит, мы грубим ученикам, а это недопустимо. Но и вы, Дана Михайловна, не забывайте, что школа, пусть даже связанная с искусством, остается школой. И детей надо воспитывать.

– Но не такими же методами! – запальчиво воскликнула Мария Александровна. – Я тоже не раз обращала внимание, как Анна Борисовна хамит ученикам.

– Го-ос-споди, – простонала Шполтакова, закатив глаза и презрительно кривя рот, – мне еще от желторотых цыплят не хватало критики. Дорогуша, яйцо курицу не учит! Поработай с мое, посмотрим, как ты будешь сдерживать свои нервы.

– Вам тут не прицефабрика! Оставьте куриную философию себе! – выкрикнула Илза Генриховна. – Да, мы молодые, но это не значит, что у нас отсутствуют мозги и душа. Наоборот, у молодого преподавателя еще не успело зачерстветь внутри. Мы лучше видим, тоньше чувствуем!

– Батюшки, тонкая душа! Ползать по полу и играть в бирюльки – ваш передовой метод. Посмотрим, как вы в сорок лет будете ползать. Ха-ха-ха!

– В сорок лет Илза Генриховна придумает что-то новое. Креатива ей не занимать, – подала голос Римма Федоровна, преподаватель прикладного искусства. – Во всяком случае, в ее классе нет скуки и испуганных детских лиц, как у некоторых.

– Что за намеки? – набросилась Шполтакова теперь уже на Римму Федоровну. – Сидите уж со своими вязаными чулками и не выступайте! Эка невидаль – коврики да расписные плошки! Веселье дальше некуда!