Приют героев - Генри Лайон Олди

– Сало с ошейка не срезай. Сало для жуликов на год вперед картину даёт. Ты ошеек крупными кусками, и в маринад. Выжми лимон, с корицей и белым перцем. Если куратор спросит про корицу, скажи: факультативно читал Тага Гениуса, «Disciplina acetarium». Раздел третий, примечания…

Когда вигилла скрылась за плотными шторами, отделявшими жреческие каморы от разделочной, отрок долго смотрел ей вслед.

Старого друга, в прошлом – любовника, Анри нашла в третьей из кухонь. Хаген Румольт, за костлявое телосложение получивший кличку Шкворень, колдовал над пловом из курдючной оболочки барана. Редкий, полузабытый рецепт. Вкус плова давал гадателю возможность просмаковать судьбоносный букет по трем вводным оттенкам, но неопытный гаруспик рисковал заворотом кишок.

– Серьезный клиент, Хаген?

– Это ты, Мантикора? Погоди, я сейчас…

Тощий Шкворень не обернулся, увлечен приготовлением зирвака: смеси мясной, жертвенной компоненты с луком и морковью, обжаренными в калёном масле. Курдючную оболочку слегка провялили, что требовало от гадателя особого мастерства. Заправив кипящий зирвак барбарисом, зирой и стручками красного перца, гаруспик вздохнул с облегчением.

Теперь можно было отдыхать в течение часа.

– Синдик Гильдии Золотарей наследника женит. Насчет невесты в сомнениях. Просил, чтоб с пикантными подробностями…

Насчет пикантных подробностей Анри уже поняла, по количеству барбариса. Еще она поняла, что синдик-золотарь не доверяет мужской силе сыночка, о чем Шкворень предпочел умолчать.

Тайна гадания превыше всего.

– Хаг, у меня к тебе просьба, – вигилла понимала, что один из лучших гаруспиков Реттии очень занят. Большой Гаруспициум работал без выходных, но если сам Хаген ворожит над курдючным пловом для богатенького золотаря, значит, у золотаря есть сильные покровители. – Надо прогадать на идентификат. Ярко выражена фактура владельца, некроманта Кристофера Форзаца, но я допускаю и наслоения…

Она вытащила из сумочки перепелиное яйцо, завернутое в платок из тончайшего батиста. Чаровой отпечаток мана-фактуры записей, снятых с обсервера, был заранее внедрен в желток яйца. Яичная скорлупа у перепелов, как известно, в полтора раза тоньше, чем у других птиц, и повышенная хрупкость позволяла чаровому отпечатку «дышать» от дня до двух, без осложнений.

– Мне с докладом зайти вечерком? В Трибунал? Или к тебе домой?

Шкворень двусмысленно хихикнул, беря яйцо и внимательно рассматривая его на просвет.

– Я сама зайду, завтра, – рассмеялась в ответ Анри. – Здесь и доложишь, на разделочном столике. Остатки после гадания можешь переслать наследнику твоего предусмотрительного синдика…

Оба знали, что, помимо описанных свойств, перепелиные яйца рекомендованы молодоженам накануне брачной ночи.

* * *

Выйдя из тайной дверцы Гаруспициума и раскланявшись с дверным молотком, вигилла увидела зрелище, потрясшее её до глубины души. Какой-то старик – огромный, костистый, седой как лунь – гладил Гиббуса по голове и даже чесал за длинным ухом. Вместо того, чтобы ответить наглецу по-свойски, лошак блаженно фыркал, норовя поймать губами ухо старца.

Дрессированная гарпия, обученная петь детям колыбельные песни, произвела бы на Анри меньшее впечатление.

– Светлой маны! – обратив внимание на жреческую накидку, поздоровалась она строгим тоном. Строгость большей частью адресовалась предателю-Гиббусу. Мало я тебя гладила-чесала, ренегат?!

– Взаимно, сударыня Куколь.

Старик повернулся к Анри и принялся сосредоточенно подкатывать рукава рубахи, и без того засученные по локоть. Под взглядом его блеклых, льдистых глаз вигилла почувствовала себя юной девочкой и изрядной скотиной, много хуже разомлевшего лошака. Сто раз собиралась заглянуть в Универмаг, встретиться с преподавателями, и на десятилетие выпуска обещала прийти, клялась, уверяла, а потом не пришла – дела, заботы, дежурство в Трибунале, думала взять подмену, но завертелась…

– Я рада вас видеть, наставник Лаций. Честное слово, рада. Знаете, я…

– Знаю, дитя мое, – ласково ответил старый жрец. – Я всех вас знаю. И никогда не обижаюсь. Мы – мантики, для нас будущее – молчаливый приятель, скрытный, но родной… Можно ли обижаться на проделки, о которых знаешь заранее?

А память откликнулась давним эхом:

«Кусок пастыря» – это говядина!.. неучи, вас самих давно пора на разделку…"

– Вы привели сюда зачётную группу?

– Я здесь работаю. Четвертый год. В Универмаге оставил почасовку и экстернатуру. Коллегиум Волхвования доверил мне представлять Совет Коллегиума в Большом Гаруспициуме…

Прежде чем вигилла кинулась поздравлять наставника с повышением, Лаций Умбрус спокойно добавил:

– Мой нынешний профиль: глобальная семантика.

Вместо поздравлений Анри чудом удалось сдержать сочувственную реплику.

Овал Небес! – ей даже удалось не измениться в лице.

Семантика, как раздел Высокой Науки, занималась назначением тонких связей между знаком – словом, пассом или руной – и явлением действительности, которое этот знак символизировал, концентрируя в себе. Связей была уйма, каждая обладала персональным назначением, распадающимся на сотни юрких значений-фрагментариев, на тысячи крохотных значков-"семочек"… От ядра простейшего заклятия наружу тянулись сотни нитей, издевательски вибрируя косвенными ассоциациями. Опытный семант напоминал мудрого сороконога из сказки «Пень дядюшки Гримуальда» – досконально изучив анатомию конечностей, написав тома диссертатов о механизме ходьбы вприпрыжку и бега трусцой, этот мудрец всю жизнь провалялся на трухлявом пне, задрав четыре десятка собственных хилых ножек к небу.

«Эмотивная коннотация любовных заговоров».

«Денотативный макрокомпонент руны Цыбуля».

«Сигнификат базовых проклятий».

Зубодробительные лекции по теормагу Анри вспоминала с содроганием.

Уже перейдя в Тихий Трибунал, после удачно раскрытого «Дела о теноре-взломщике Джельсомино» она поняла: практикующие маги относились к семантике, как голосистые певцы – к сольфеджио. На словах (особенно – на экзаменах и зачетах!) признавая исключительную важность теории, на деле они отдавали предпочтение конкретным действиям. Маги меняли мир; семанты объясняли, как и почему это происходит. Их способность к анализу в обратной пропорции зависела от уровня личной маны: чем меньше её скапливалось у семанта, тем точнее он улавливал назначение тонких связей.

Слабость служила инструментом.

Ювелиры часто близоруки.

Глобальная семантика, занимающаяся общими назначенями связей мироздания, была синекурой для отставных профессоров, чей возраст больше не позволял напрямую работать со струнами судьбы. Время беспощадно. Шамкая и брызжа слюной, престарелые глоба-семанты, в прошлом – светочи Высокой Науки, годами спорили о влиянии фонетической оболочки слова «черепаха» на деформацию панциря Великой Черепахи, которая непременно приведет к светотрясению милиард лет спустя.