Ульмигания - Вадим Храппа

— Все ли присутствуют на этом собрании? — спросила Виндия. Ее хрипловатый голос гулом прошел по залам Тависка.

— Все… — по привычке ответили старейшины.

— Все ли здоровы?

— Здоровы… — нестройно забормотали старейшины, сообразив, что Виндия ведет себя по-королевски. Но возразить никто не посмел.

— Я, жена и мать воплощенного духа Гянтара, пришла объявить вам о договоре, заключенном между мужем и сыном моим и вашим королем Клабуном третьего дня и скрепленном клятвами их и кровью, — рокотал голос Виндии. — Согласно договору, в случае неожиданной смерти короля Клабуна вся королевская власть и ее имущество переходит в божественные руки духа Гянтара. Народ барстуков обязан подчиниться ему и воздать почести, как единственному законному властителю.

Виндия усмехнулась и окинула старейшин взглядом:

— Нет ли у кого из вас возражений?

— Нужны свидетели договора, — сказал кто-то.

Виндия согласно кивнула, и к Гянтару, сидевшему молчаливо и гордо, как подобает божеству, подошли и преклонили колена двое барстуков: в зеленой шапке — староста косы Вилун и в кожаной, охотничьей, — Гунтавт.

— Этот барстук не может быть свидетелем! — торжественно и неожиданно громко сказал, выступая вперед, Кантил. — Он подневолен, это мой охотник!

— Он староста королевской охраны, назначенный самим Клабуном! — резко сказала Виндия.

— Я слышал об этом, — сказал Рамбут.

— Я тоже, — поддержал его Клаусик.

Они подошли к Гянтару и встали на колени. За ними потянулись остальные старейшины. Одна за другой снимались малиновые шапки. Следом на мощеный дубовым кругляком пол стали падать синие, серые, желтые — простых барстуков.

Кантил, затравленно озираясь, медлил. Но, поймав на себе острый взгляд Виндии, нехотя согнул колени.

Барстуки признали нового короля.

После захода солнца в Тависке кончилось время короля Клабуна и началось воцарение короля-духа Гянтара. Барстуки перешли от скорби к радости, и музыканты уже пробовали звучание своих скрипок и свирелей, готовясь к танцам.

А в Ромове Верховному Жрецу доложили, что его внимания добивается карлик, судя по малиновой шапке, старейшина.

— Некогда, — ответил Крива. — Пусть придет в другой раз.

И карлика в малиновой шапке бесцеремонно выставили из Ромовы, не обращая внимания на причитания о том, что ему обязательно нужно увидеть Жреца сегодня, иначе случится непоправимое.

Верховному Жрецу было действительно некогда общаться с карликом. Он только что выслушал доклад о событиях в Плоцке, где пруссы осадили Конрада Мазовецкого, перебили всех его рыцарей, а самого князя оставили в живых за огромный выкуп. Крива подсчитал долю богов в этом выкупе. Она была внушительной. Но кроме этого известия отряд Балварна — новоиспеченного князя — привез с собой монаха. Да не простого — самого Христиана Оливского, объявившего себя главным монахом пруссов.

Весело было слушать Криве, как тот прятался от самбов в куче навоза, переодетый в женское платье. И как стал бегать по скотному двору, задрав подол, когда его отыскали слидениксы.[84]«Ну вот ты и попал, куда стремился!» — думал Крива, прикидывая, сколько серебра можно запросить за Христиана.

Самозваного епископа определили под присмотр вайделота-отшельника, избравшего местом затворничества глубокий овраг неподалеку от Ромовы.

Балварн, сдав ему монаха с рук на руки, переночевал в своей деревне, а утром отправился к Вепрю с рабочей лошадью, навьюченной их долей добычи. Сам Вепрь пошел с дружиной дальше на юг Польши, но, пользуясь тем, что Балварн повез в Пруссию Христиана, передал с ним нажитое в боях добро.

Рабы князя вывалили на землю содержимое тюков, и все, кто при этом присутствовал, были так зачарованы блеском груды изделий из драгоценных металлов, что не сразу решились подойти к ней. Балварн, заметив их горящие глаза, предупредил:

— Это не все ваше. Здесь и доля богов. Крива меня вчера не спросил, привез ли я добычу Вепря, а я запамятовал об этом сказать. Теперь вы можете выбрать то, что оставите себе.

Радость домашних поубавилась, но ненадолго, и та часть, что оставалась, была богатой.

Десятилетний княжич Ванграп, присев у кучи, прикоснулся к серебряному кресту с распятым богом христиан и, подняв голову к Балварну, спросил:

— Аве,[85]можно я возьму это?

— Зачем он тебе? — удивился Балварн. — Князь привезет подарок, о котором и взрослые витинги могут только мечтать. Он просил меня не говорить какой, но то, что тебе он понравится, — это точно.

Ванграп молчал, водя пальцем по голому человеку на кресте, потом, не глядя на Балварна, сказал:

— У меня был такой, но князь отнял и отдал кузнецу, а тот перековал на нож.

Балварн тронул его за плечо:

— Ну-ка, посмотри на меня.

Княжич встал.

Вепрю не везло с детьми. Они умирали в младенчестве или чуть позже, от несчастных случаев. Ванграп был единственным сыном князя. Но в него боги вложили все, что отняли у вождя с другими детьми. Если б не возраст, он вполне мог пройти испытания на совершеннолетие и стать полноправным членом дружины. Не по годам высокий, широкоплечий Ванграп обещал стать одним из самых могучих витингов страны воинов. Одно огорчало его отца — слишком задумчивый. «Что у него на уме — никто не знает!» — жаловался князь Балварну. Но, странное дело, именно этот непонятно серьезный взгляд светло-серых глаз мальчика больше всего и привлекал в нем Балварна.

— Что, аве? — спросил Ванграп, откидывая со лба свободно вьющиеся желтые пряди. Малдай не имел права заплетать косы.

— Ты уже совсем взрослый… — сказал Балварн.

— Нет, мне не хватает еще двух лет.

— Они пробегут быстро. Ванграп, скажи, зачем тебе этот крест?

— Не знаю… — сказал Ванграп. — Мне кажется, он красивый.

— Это чужой бог. Ты знаешь об этом?

— Ну и что? Я же не собираюсь на него молиться. Мне нравится, как он сделан. Это красиво.

— Ванграп, ты самб! Не сегодня-завтра ты можешь стать князем Вепря. Негоже тебе играть с чужими богами.

Княжич улыбнулся и отвел глаза.

— Чему ты смеешься? — спросил Балварн.

— Я не смеюсь. Просто вспомнил, как ты рассказывал о том, что вы с отцом молились другим богам, когда были морскими волками и жили за морем.

— Кавкс! Видно, Лаума тогда дергала меня за губы, когда я ляпнул это, — сказал Балварн и рассмеялся: — Ну, хорошо, я дарю тебе этот крест. Мой подарок Вепрь не посмеет перековать. Отнесите его на мой даллис,[86]— сказал он женам Вепря. — Мы с князем как-нибудь сочтемся.