Женщины гребут на север. Дары возраста - Мэри Пайфер

Когда мы теряем близкого человека, спасение в том, чтобы оживить в памяти светлые моменты наших взаимоотношений. Мы чувствуем благодарность не потому, что нет проблем, а потому, что они есть. Например, моя подруга Джен рассказывала мне, как она скучает по внукам, которые живут далеко. Потом она замолчала и тяжело вздохнула. И словно стряхнула с себя горечь, оборвав рассказ на полуслове и заметив: «Жизнь — тяжелая штука, но как она хороша!»

На вечере музыки в лютеранской церкви я наблюдала за пожилой женщиной, которая сидела в инвалидной коляске с электроприводом. Все ее тело было заковано в ортопедический корсет; она была одета в пурпурную юбку, цветастую блузу и в белые носочки. Хотя очевидно, что ей нелегко, она улыбалась, покачиваясь в своем кресле под музыку и подпевая псалму «Ты мой свет».

Моя недавно овдовевшая соседка утешается и культивирует в себе чувство благодарности, посещая зоомагазин. Она постоянно приходит туда, наблюдая, как резвятся детеныши хорьков, и любуясь плавными, успокаивающими движениями тропических рыб. Иногда она берет в руки котят, которые находятся там на передержке. Уходя из магазина, она испытывает чувство благодарности за то, что живет в таком замечательном мире.

Многие из нас недооценивают важность признания того, что мы чем-то довольны. Погружаясь в яркие чувства и эмоции, довольство жизнью начинаешь воспринимать как тихий, еле различимый шепот. Но ведь довольство жизнью — главное условие счастья. Когда мы довольны, говорим: «Смотрите — это хорошо».

Вики Робин пишет: «Нам нужно замедлиться до темпа мудрости». «Сбавь темп!» — уговаривает меня мой брат Джейк. Он считает, что чем медленнее путешествуешь, тем больше замечаешь. Когда отказываешься от скорости, приобретаешь время.

В одной тихой обители действовало правило: сначала тридцать раз пережевать пищу, и лишь потом глотать. В те выходные, когда я там была, пережевывать еду подобным образом было настолько трудно, что я ушла из-за стола голодной. Но довольно пресная еда монастыря пришлась мне по вкусу. Наконец я нашла время, чтобы заметить и оценить вкус всякой еды. Я всегда ненавидела овсянку, а тут поймала себя на мысли, что с нетерпением жду утреннюю плошку, и, удивленная, сказала самой себе: «Кто бы мог подумать, что обычная овсянка такая вкусная и необычная?!»

В этой обители я осознала, что делать все медленно и внимательно — большое удовольствие. Время течет медленнее, чувства пробуждаются, становится просторно и свободно. С тех пор, жуя кусочек шоколада или выпивая кофе, я стараюсь их смаковать.

Можно наблюдать за происходящим с высоты птичьего полета, без должного внимания минуя все, что нас окружает. Но если мы проснемся и ощутим вкус жизни, она доставит истинную радость здесь и сейчас.

Вчера я была на поминальной службе в честь моего усопшего друга, а потом работала у себя в саду, где цветут потрясающие розы. В цветущей прерии меня приветствовали алые маки. Я рассматривала маленькие помидоры, размером с мячик для гольфа, и собирала базилик для соуса песто. После заката с высокого дерева донеслось пение жаворонка. Последние лучи солнца упали на желтую грудку птички, которая щебетала: «Мы живы. Спасибо за это».

У женщины по имени Салли жизнь труднее, чем у многих. Она из бедной семьи, которой пришлось хлебнуть горя и пережить множество утрат. Страдает от хронических болей и часто болеет. Но излучает чувство благодарности к миру.

Самые радостные люди из всех, кого я знаю, пережили массу трудностей. Мне на память приходит Алма, о которой я рассказывала в книге «Другая страна». У нее на попечении была шестилетняя дочь, с рождения страдавшая от травмы мозга, которая никогда не сможет разговаривать, ходить и есть самостоятельно. Она была единственным человеком, который подшутил надо мной, подсунув на стул «подушку-пердушку»[10], и хихикала, услышав неприличный звук, который получился, когда я села на нее и покраснела от стыда. Она часто устраивала вечеринки у себя дома, потому что из-за дочери не могла пойти ни к кому в гости. Обычно собиралось так много народу, что ей не удавалось выкроить время для беседы со мной. Я всегда уходила от нее приободрившись. Она могла рассмешить меня, как никто.

А когда я пришла к Салли, чтобы взять интервью, она приветствовала меня, сидя у входной двери в своем инвалидном кресле, крепко обняла и пригласила в кухню на чай. У нее курчавые черные волосы, веснушки и ласковая улыбка. Поскольку у нее обе руки слабые, я сама разлила чай и принесла заварной чайник на стол. Она призналась, что предвкушает интересный разговор: «Стареть — такая странная привилегия!»

Салли живет в маленьком старом доме на улице, усаженной деревьями. Дом забит книгами, произведениями искусства и музыкальными записями. Она слушает по радио соул, а на кухонном столе у нее лежит поваренная книга Джеймса Бирда и литературный журнал «Колорадо Ревью». Мы сидели и пили чай из старинных фарфоровых чашек, а рядом на столе стояли старинные серебряные сахарницы и креманки. Салли только что испекла хлеб, который подала с ирландским маслом. Она подмигнула мне и сказала: «Могу себе позволить ирландское масло!»

Ее сын Шон сейчас находится в Колорадо и участвует в предвыборной кампании кандидата на место в сенате. Шон — разговорчивый крепыш, работал охранником в тюрьме и занимался общественной работой в родных краях. Когда он бывает у Салли, меня поражает в нем сочетание осторожности, ума, склонности к крепким словечкам и доброты.

Салли живет на пенсию и пособие по инвалидности. Она заявила, что чувствует себя так, словно проживает девятую жизнь, потому что пару месяцев назад была на волосок от смерти: у нее резко снизился уровень гемоглобина, и пришлось отправиться в отделение интенсивной терапии. Когда мы повстречались, она восстанавливалась после этого кризиса, но с ней случались и другие, в том числе недавно перенесенная стрептококковая инфекция, поразившая весь организм. Инфекция не только почти убила ее, но и спровоцировала паралич нижней части тела.

После долгого пребывания в больнице Салли много времени провела в санатории в маленьком городке неподалеку от Линкольна. В полной изоляции и без должного медицинского ухода. Ей было так больно, что казалось, ее «запеленали в шаль из паутины». Она была уверена, что умрет, но ее спасла медсестра-правозащитница[11], которая добилась перевода Салли в больницу, где ей обеспечили лучшие условия.

В конце концов Салли смогла вернуться в Линкольн. Друзья помогали ей делать то, с чем она сама была не в состоянии справиться. Шон вернулся домой и оставался с ней больше года.

Пока у Салли не начались серьезные проблемы со здоровьем, она жила насыщенной жизнью. Ей нравилось путешествовать за границей, она три раза была замужем, много где работала — владела собственным рестораном, преподавала и занималась сочинительством. Удостоена нескольких литературных премий, активно занималась общественной деятельностью в округе. Недавно Салли написала историю фермерства в штате Небраска. А теперь, шаг за шагом, заново склеивает свою жизнь из осколков. Она входит в правительственные группы в качестве консультанта по вопросам сельского хозяйства, развития деревни и глобальных изменений климата. Салли наделена редким даром оптимизма. Даже инвалидность стала базой для новых потрясающих историй. Она сказала: «Мне нравятся новые трудности и то, что я многому учусь заново. Это как решать творческие задачи. Лично мне всего хватает. Я никогда не буду состоятельной, но по сравнению с многими обитателями нашей планеты, которые живут на два доллара в день, я миллионерша».