Четверо детей и чудище - Жаклин Уилсон

— Я не обязан тебя слушаться. Так папа сказал.

Я тяжело вздохнула:

— Ладно-ладно. Сиди. Хоть весь день там просиди, только ты уже весь пыльный, и Элис скоро будет еду для пикника собирать, наверняка разрешит тебе сделать хрустики.

Робби подумал немножко. Потом выкатился из-под кровати.

— Сходил бы ты переоделся. Посмотри на себя! — сказала я.

— Не хочу, — уперся Робби. — Ты мне приказывать не можешь.

— Ладно, дело твое. Только я тебе не приказываю, а хочу помочь. Давай обсудим твое желание, чтобы никакой ерунды опять не случилось?

— Это ты желание по ошибке загадала и в прошлом застряла, а не я, — не слишком любезно заметил Робби. Он сунул руку под кровать, сгреб свое зверье, запихал его под футболку и пошел в ванную. Я слышала, как он там скакал и ухал гориллой, потом рычал и еще трубил как слон.

— Ну и ладно, — сказала я и пошла на кухню помогать Элис.

Она решила сделать сэндвичи с беконом, латуком и помидорами. Шлёпа поджарила бекон, а я вымыла и нарезала салат и помидоры. Еще в меню были маленькие пирожки с мясом. Появился Робби, более-менее чистый. Ему разрешили раскатать тесто. Потом Элис смешала взбитые сливки с крыжовенным пюре и разложила по баночкам с крышками, а еще помыла большую корзину клубники и полкило вишни. А самое замечательное — она сделала маленькие кексики и разрешила нам всем повзбивать по очереди тесто и облизать потом миску. Пока кексы пеклись, она размолола сахар в пудру, а когда они остыли, позволила нам их украсить.

— Вы просто спец по пикникам, Элис, — сказала я — и сразу подумала, что предала маму. У нее пикники бывали довольно незатейливые: бутерброды с плавленым сыром и каждому по яблоку.

— Ты чего подлизываешься? — прошипела Шлёпа.

— Ничего я не подлизываюсь. Сказала как есть, и всё, — ответила я.

— Она чокнутая. Собирает кучу еды, а сама почти не ест, ты последи за ней. Хочет быть тощей, как селедка, — сказала Шлёпа. — Я когда вырасту, буду есть все что захочу, всегда.

— Тогда у тебя в этих костюмах в облипку будет тот еще видок. Хотя какая разница, главное — петь хорошо, — сказала я.

— Да, я б спела еще на «О2». Эй, Робби, можешь пожелать, чтобы у нас у всех был концерт? Ты тоже можешь петь, если хочешь. Будешь как Робби Уильямс, только ростом поменьше. Круто же, скажи?

— Не буду я это желать. Я свое желание хочу, — сказал Робби.

Что это за желание, мы узнали только в лесу.

— Гей, кошка со скрипкой? — с надеждой пропела Моди и заозиралась по сторонам — но, к счастью, стишковый народец давно испарился.

Мы поскреблись в песке.

— Бизьянка, бизьянка, бизьянка! — позвала Моди.

Псаммиад с неохотой выбрался наружу.

— Опять вы? — Он зевнул. — На десять минут глаза закроешь — и снова вы приходите меня донимать.

— Смешная бизьянка, — сказала Моди и погладила его.

Он передернулся, но руку ее не стряхнул.

— Только ничего шумного не желайте, умоляю, — сказал псаммиад. — Эти создания, что вчера тут маршировали, — у них были такие резкие голоса! А скотина, судя по шуму, совершенно от рук отбилась.

— Не бойтесь, я стишки желать не буду, — успокоил его Робби. — У меня другое желание.

Он расставил на песке свой зверинец: любимца-льва, слона, гориллу, обезьяну, жирафа, зебру и верблюда.

— Хочу, чтобы все мои звери ожили, — сказал Робби.

Псаммиад нервно вздрогнул.

— Снова живность, и в придачу дикая? Глупец, — подытожило чудище, однако раздулось как шар, а затем поспешно зарылось обратно в песок. Мы уставились на маленьких пластмассовых зверей, которых псаммиад, закапываясь, расшвырял по песку.

Тут лев зевнул, потянулся и помесил лапами песок. Слон покрутил головой и поболтал хоботом. Горилла встала на задние лапы, передними при этом почти касаясь земли. Черно-белая обезьянка удрала подальше от гориллы, беспокойно погавкивая. Жираф вытянул длинную шею, прядая ушами, болтавшимися пониже маленьких рожек. Зебра металась туда-сюда, пытаясь спрятаться от льва. Верблюд разминал свои двупалые лапы — в песке он был как дома.

— Ух ты! — благоговейно прошептал Робби. — Смотрите, смотрите! Мои звери! Они правда живые!

— Какие пупсики, — сказала Шлёпа. Она схватила льва — и тот огрел ее передней лапой и вонзил ей зубы в подушечку мизинца.

— Ай! Вот зараза мелкая! — Она бросила льва и осмотрела покусанный палец. — От зубов следы остались! У меня кровь идет!

— Шлёп, это же лев. Смотри в оба. Может, он не забыл, как ты пыталась ему голову откусить, — сказал Робби.

— Ты присмотри за зеброй, Робс, а то лев и ее погрызет, — сказала я. Я взяла зебру и поставила себе на ладонь. Бедняжка дрожала мелкой дрожью. — Какая красавица! Такие симпатичные полосочки у нее.

— Бизьянка! Малипуська бизьянка! — сказала Моди и взяла обезьянку — рассмотреть поближе.

— Тихонько, Моди. Очень, очень аккуратно, — предупредил Робби.

Обезьяна тявкнула, побежала по ее руке и забралась в рукав.

— Щекотно! — захихикала Моди.

Обезьяна уютно устроилась в рукаве футболки и явно собралась подремать.

— Я тогда возьму большую, — сказала Шлёпа. — Иди сюда, обезьяночка. — Она ткнула гориллу в пузо. Та встала на дыбы и ударила себя кулаком в грудь, оскалив крошечные зубы. — Только попробуй меня цапнуть! — Шлёпа щелчком сбила гориллу с ног.

— Шлёпа, прекрати! Оставь моих зверей в покое. С ними надо уважительно обращаться. Они хоть маленькие, но все равно дикие звери.

— Ах-ах, а не то она меня съест? — пропищала Шлёпа.

— Моя горилла — травоядная, такую гадость есть не станет, но она очень сильная. Если захочет, палец тебе оторвет, — сказал Робби.

— Тогда к Моди ее не подпускай, — предостерегла я.

Слон затрубил и задрал хвост. На песок упали маленькие слоновьи катышки.

Мы все вылупили глаза — а потом покатились со смеху.

Верблюд презрительно посмотрел на нас и выразительно сплюнул. Мы снова прыснули.

— Робби, ты здорово придумал! — засмеялась я.

— А то! — Он был горд.

— Хорошо, правда, что псаммиад их маленькими оставил, иначе бы нас всех уже загрызли, — поежилась я.

— Некоторых и загрызли, — сказала Шлёпа. — Если у меня будет бешенство, я тебя, Робби, тоже покусаю.

Тут лев зарычал, а зебра спрыгнула с моей ладони и вовсю припустила из ямы.

— Скорее, лови ее, а то убежит! — крикнул Робби. — Надо для них загон соорудить. Или два, чтобы лев и зебра в разных были.

Я поймала бедненькую зебру и попыталась ее успокоить. Я гладила ее косматую гривку и нежно почесывала между ушками. Потом я поймала жирафа, он опустился на колени на другой моей ладони и беспокойно завертел головой на длинной шее. У Робби в одной руке был лев, а в другой — горилла. Лев перестал рычать и смиренно лег, а горилла свернулась клубком, устроившись у Робби на ладошке как в гнезде.