Рукопись, которой не было. Евгения Каннегисер – леди Пайерлс - Михаил Шифман

В сентябре Фриш перебрался в Ливерпуль. Лорд Чедвик (позднее он стал руководителем Британской миссии в Америке) предложил ему работать вместе над нейтронным облучением урана:

– В нашем университете еще нет военной программы. Это непорядок. Я знаю, что иногда вы пользуетесь нашим циклотроном. Почему бы нам не расширить измерения урановых сечений, превратив их в урановый проект под руководством MAUD?

– Вот это да! Вот это радость, но – увы – Ливерпуль закрыт для граждан враждебных государств. Еще год назад я подал заявление на британский паспорт, но пока дело не движется.

– Доктор Фриш, я помог вам с разовыми пропусками, не сомневаюсь, что мне удастся получить для вас специальное разрешение на весь срок нашего уранового проекта…

Отто изобразил для меня в лицах свою беседу с Чедвиком. Тогда я впервые услышала это загадочное MAUD. Чуть ниже расскажу об этом подробнее.

Лорд Чедвик, правда, не добавил, что в Ливерпуле действует комендантский час (портовый город!), что Отто понадобится разрешение на проживание в отеле, на обладание велосипедом и передвижение на нем и т. д. и т. п. Но Отто был счастлив, что он сможет заниматься любимой физикой по самой секретной военной программе, да еще и получать за это нормальную зарплату. Пансион, в котором поначалу поселился Фриш в Ливерпуле, вскоре разбомбили. Какие-то знакомые, которые решили от греха подальше переехать в сельское поместье, оставили ему свой дом. Одним разрешением меньше.

Говорят, браки заключаются на небесах. А я думаю, не только браки. В ноябре 1943 года лорд Чедвик снова обратился к Отто:

– Хотели бы вы продолжить ваши исследования в Америке?

– Да, очень.

– Тогда вам придется стать гражданином Британии.

– Этого бы мне хотелось еще больше.

– Что ж, посмотрим, что я смогу сделать.

К тому времени заявление Фриша скиталось по бюрократическим кабинетам без ответа уже четыре с лишним года. Через несколько дней события стали разворачиваться с озадачивающей быстротой. Рано утром к нему домой явился полицейский, который заявил, что ему – полицейскому – поручено начать процедуру натурализации. Он записал все личные данные Отто и расспросил его о людях, которые его хорошо знают и могли бы за него поручиться.

– Должно быть, вы большая шишка, мистер Фриш. Мне приказано завершить все формальности не более чем за неделю!

К концу этой недели вечером дома у Отто раздался телефонный звонок:

– Добрый вечер, доктор Фриш. Я – такой-то из министерства внутренних дел. Ваши документы готовы. Пожалуйста, упакуйте все, что вам необходимо на первое время, в небольшой чемодан и ночным поездом приезжайте в Лондон, завтра утром мы ждем вас в правительственном здании на Олд-Куин-стрит.

Там Фриша встретила высокая строгая секретарша, отправившая его в магистрат, где он подписал клятву верности Его Величеству Королю, получив взамен грамоту, удостоверяющую его британское подданство, затем вернулся к секретарше и подписал заявление об отсрочке от военной службы. Ждавшее внизу такси отвезло Фриша в министерство иностранных дел, где ему мгновенно выдали новенький, пахнувший краской британский паспорт. То же самое такси доставило его в американское посольство. Там Фриша уже ждали. Через пять минут ему вернули паспорт с проставленной американской визой. Снова возвращение к произведшей впечатление высокой секретарше, на этот раз отправившей его в отдел военной цензуры. Военный цензор внимательно изучил содержимое его чемодана. Больше всего его заинтересовала книга на датском языке. Цензор раскрыл ее и, к большому изумлению Фриша, прочел по-датски пару страниц. «Все в порядке, доктор Фриш, – сказал он, – ваш пароход в Соединенные Штаты отправляется завтра утром из Ливерпуля. Но вы легко успеете на вечерний поезд в Ливерпуль. Счастливого пути и успешной работы».

Там, на палубе роскошного лайнера «Анды», мы и встретились. Но об этом речь пойдет дальше.

* * *

Итак, я возвращаюсь к Меморандуму Фриша – Пайерлса, который благодаря стечению обстоятельств был сразу же замечен в самых верхах. Для проверки возможности создания атомной бомбы была организована правительственная комиссия под руководством лорда Томсона, который в 1937 году получил Нобелевскую премию за открытие волновых свойств электрона. Ему было всего 48 лет, но тогда он показался мне довольно пожилым. Как-то я спросила Руди, кого он считает пожилым. «Если он или она на десять лет старше меня. Причем это определение можно никогда не менять. Удобно».

История названия этой комиссии – MAUD – довольно любопытна. На одном из ранних ее заседаний обсуждался вопрос о названии. Учитывая секретность тематики, отцы-основатели сосредоточились на том, чтобы кодовое название не раскрыло цель заседаний внешнему миру. Дело происходило после немецкой оккупации Дании. Бор попросил Лиз Мейтнер отправить из нейтрального Стокгольма телеграмму своим друзьям в Англию. Он хотел сообщить им, что во время вторжения и оккупации с ним ничего плохого не произошло. Телеграмма заканчивалась следующими словами: «Скажите Кокрофту и Maud Ray Kent». Кокрофт был известен всем, но кто такая Maud Ray Kent? В телефонном справочнике Англии такой женщины не значилось. Если считать, что Кент – это не фамилия, а графство на юго-западе Англии, то столь усеченного адреса было недостаточно. Кто-то предположил, что в этих трех словах Бор хотел что-то зашифровать. В 1944 году мы встретили Бора в Лос-Аламосе и спросили его об этой мистической телеграмме, но он, конечно, ничего не помнил. Загадка разрешилась только после войны благодаря Лиз Мейтнер. Оказалось, несколько слов пропали при передаче телеграммы. Между Maud Ray и Kent шел полный адрес бывшей гувернантки семейства Бора. В тот день, чтобы заседание комиссии не пропало даром, решили назвать ее (комиссию) MAUD Committee. Вряд ли кто-нибудь мог догадаться, что речь идет об урановом проекте.

В сентябре с курьером пришел пакет из MAUD, адресованный Руди (такой же пакет получил и Отто Фриш). В нем сообщалось, что правительство приняло решение разделить комиссию на две части. Одна часть, небольшая, будет заниматься политическими аспектами. Для обсуждения физических и технических аспектов в MAUD Committee войдет представительная группа экспертов, «в которую мы имеем честь пригласить Вас и доктора Фриша как зачинателей проекта». Поскольку теперь частые посещения Лондона были неизбежны, Руди попросил у руководства университета освободить его от преподавания.

Все освободившееся время Руди работал над задачами, которые он считал самыми неотложными для атомного проекта. Правда, теперь он мог хотя бы частично работать дома, так что мы чаще виделись друг с другом. К первому заседанию комиссии MAUD, в котором участвовали Руди и Отто, Руди подготовил краткий обзор результатов, полученных ими с апреля по сентябрь, с соответствующими заключениями. Его следовало напечатать на машинке в нескольких экземплярах, чтобы раздать членам комиссии. Сделать это могла только престарелая секретарша Марка Олифанта, мисс Хитч. Потом Руди должен был вписать формулы в напечатанный текст. Но у Руди не было допуска в тот корпус, где работала мисс Хитч. Договорились, что Руди наговорит текст на диктофон. Ни о каких магнитофонах современного типа тогда никто и не думал. Если вы смотрели недавно вышедший фильм «Моя прекрасная леди» по Бернарду Шоу, то наверняка помните фонограф доктора Хиггинса, с помощью которого он записывал на восковые цилиндры голос блистательной Одри Хепберн. Вот с таким аппаратом и работал Руди, а мисс Хитч перепечатывала с его голоса на восковых цилиндрах.