Строптивые фавориты - Наталия Сотникова

Увеличение налогов, введение непопулярного у чиновничества сбора за пожизненное сохранение должности, недороды, тяготы Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, включая уничтожение посевов действующей армией, лишь подогревали всеобщее недовольство. Виновником всех бед считали кардинала Мазарини, продолжавшего политику де Ришелье по созданию единого государства. Его ненавидели решительно все, от последнего крестьянина до самых знатных вельмож, потому что этот иностранец забрал такую власть, потому что он вовсю обогащается за счет казны, потому что Анна Австрийская покорно выполняет все его указания. История Фронды длинна и весьма запутанна, но это движение предоставило большие возможности мадам де Шеврёз выступить в роли одной из сокрушительниц власти Мазарини, не без тайной мысли занять прежнее положение лучшей подруги Анны Австрийской и в этом качестве управлять королевством.

Одним из видных деятелей Фронды стал коадъютор архиепископа Парижа Поль де Гонди. Священнослужителем его заставила стать семейная традиция, он не чувствовал к этому служению и тени призвания и всю молодость пытался опорочить себя проступком, который послужил бы основанием для лишения его сана. Он стал завзятым дуэлянтом, но этого оказалось недостаточно, его же карьера на церковной стезе помаленьку продвигалась. Амбиции де Гонди были велики, он замыслил обрести кардинальскую шапку и стать у кормила управления королевством – за примерами далеко ходить не приходилось. Коадьютор ловко использовал недовольство знати, буржуазии и простонародья, но для придания истинного размаха своим действиям ему требовались помощники.

Новости о противодействиях, с которыми столкнулся Мазарини, быстро достигли Испанских Нидерландов, где мадам де Шеврёз усиленно старалась разжечь настроения против кардинала, подстрекая испанцев усилить давление на Францию. Гонди также прибег к излюбленному приему французских заговорщиков, вступив в контакты с Испанией, его примеру последовали кое-какие видные царедворцы. Де Гонди послал в Брюссель одного из своих друзей, Жоффруа де Лэга, барона дю Плесси-Патэ, бывшего капитана гвардии, с заданием вовлечь Мари в заговор Фронды.

Де Лэгу стукнуло тридцать пять лет, он был довольно привлекательным мужчиной; Мари же было уже под пятьдесят, и крутые горки ее бурной жизни наконец-то укатали эту сивку. Если верить воспоминаниям де Гонди (став кардиналом, он принял фамилию де Рец), к которым весьма скептически относятся историки, «когда я познакомился с мадам де Шеврёз, она не сохранила даже остатков красоты». Герцогиня располнела и постарела. Тем не менее де Лэг быстро покорил сердце Мари и стал ее последней и самой продолжительной любовью. В свете подобных бурных и стремительных событий Мари как-то безболезненно восприняла известие о казни 9 марта 1649 года в Лондоне великой любви ее жизни – лорда Холленда, генерала армии свергнутого короля Карла I. У мадам де Шеврёз дел было по горло, она ухватилась за свое испытанное оружие – гусиное перо – и начала строчить письма принцу де Конти, сыну, герцогу де Люиню и Клоду де Шеврезу, побуждая их ходатайствовать перед Анной Австрийской о разрешении на возвращение. На сей раз они все были в той или иной степени причастны к Фронде, ибо среди дворянства это движение стало модным.

72-летний и почти оглохший супруг отправился к регентше просить о прощении, но был даже не в состоянии услышать нравоучения своей повелительницы, на которые отвечал невпопад под откровенный смех придворных. Под конец королева, намекая на его пристрастие к молоденьким девушкам, заявила, что ему более пристало думать о добродетели и царстве небесном. Посоветовавшись с Мазарини, Анна Австрийская 1 апреля объявила прощение Мари, но для возвращения требовался еще и специальный указ. Герцогиня подождала 8 суток, решила обойтись без таких докучных формальностей и покинула Брюссель вместе с дочерью в знакомом ей направлении к французской границе.

Мари была весьма популярна среди аристократов, так что ее возвращение приветствовалось памфлетом, получившим широкое хождение по рукам в Париже: «Французская амазонка спешит на помощь парижанам». Начав с предисловия, что «красота тела часто является признаком красоты души», автор далее сообщал: «Сия принцесса несгибаемого мужества перед всеми невзгодами судьбы никогда не желала склоняться перед тиранией дурных фаворитов и не хочет терпеть, чтобы мы изнемогали в рабстве. Она спешит нам на помощь… Сей ангел сражений в армии истинных французов готовится увенчать себя лаврами, которые мы будем пожинать совместно… да сохранят будущие века навсегда память и имя этой французской амазонки, мадам де Шеврёз!» По такому страстному призыву, учитывая отъезд двора из непокорного Парижа в Компьен, Мари пренебрегла отсутствием указа регентши и 12 апреля 1649 года вернулась в Париж, где незамедлительно обрела большую популярность. Этот вызов сильно разгневал королеву-мать, и она продлила изгнание, что вызвало у Мари всего лишь презрительную усмешку. Анна Австрийская была вынуждена смириться и отменить указ, прося бывшую подругу для соблюдения приличий провести хотя бы несколько дней в Дампьере. В середине июля Мари выехала в свое поместье, но заболела и только 8 августа вернулась в Компьен, чтобы встретиться с регентшей после семилетней разлуки. Она с достоинством попросила простить ее; Анна Австрийская скрепя сердце даровала прощение, но заметила своему окружению:

– У нее не осталось и следа былой красоты.

Вся красота передалась Шарлотте, которая стала любовницей де Гонди и вместе с ним заработала славу самой популярной политической пары столицы. По его воспоминаниям, «у нее были самые красивые глаза на свете и манера владеть ими, которая была восхитительна и присуща ей одной». Тем не менее любви с его стороны в этой связи было немного: он, отпрыск худородных дворян, лишь использовал родовитую девицу, чтобы через герцогиню сблизиться с фрондировавшими принцами. Позже де Гонди нередко отпускал по ее адресу высказывания, не делающие ей чести. Шарлотта, несмотря на красоту, была отнюдь не подарок – испорченная, капризная и пустая, в приступах гнева она швыряла в огонь свои юбки, чепцы и перчатки. Удерживать такое создание в состоянии относительного спокойствия было делом нелегким. В Париже с наслаждением перемывали кости дамам де Щеврёз: матери – за брак втроем, ибо она поселила де Лэга в супружеском доме и полуглухой Клод де Шеврёз как будто бы ничего не замечал; дочери – за открытую связь со священнослужителем, ибо мадам де Шеврёз не постеснялась как-то прилюдно указать ему позаботиться о том, чтобы Шарлотта не забеременела.

Буржуазия и чиновничество Парижа быстро выдохлись, так называемые парламентские волнения улеглись, народ же продолжал бурлить, и Фронду возглавили представители высшей аристократии. Собственно говоря, это было собрание чисто эгоистических интересов – получение должностей, пенсий и прочих лакомых кусков, но тут надо учитывать, что внутри аристократии имелись кланы, враждовавшие с давних времен: династия принцев Конде-Лонгвиль-Монморанси противостояла клану принцев Лотарингских, к которым через замужество принадлежала Мари. 18 января 1650 года ей удалось склонить регентшу арестовать и заключить в Венсенский замок принца де Конде, его брата принца де Конти и зятя герцога де Лонгвиль. Мари посчастливилось достичь цели: теперь она определяла ход событий. Мадам де Моттвиль, придворная дама Анны Австрийской, писала в своих мемуарах: «Она видела себя в состоянии воскресить былые желания, которые имела в начале регентства: управлять Францией».