Имитация страсти - Евгения Михайлова

– Спасибо.

– Да не за что. И маленький совет созерцателя. Стать женой советника премьера – отличный выход, но не тот, когда свобода радостно встретит у входа.

– Господи боже мой. Меня почти парализовало от такой перспективы.

– Ну и ладно. Тогда задача ясна. Горизонт без помех.

Самый неожиданный сюрприз ждал меня на следующий вечер в квартире Харитонова. За его компьютером сидел и приветливо улыбался мне наш Бади.

– Приятно встречать знакомых людей, – констатировал нашу взаимную радость встречи Илья. – Бадияр теперь работает со мной. Временно он и живет здесь. Я предвижу его слишком большую востребованность в ближайшее время. Информационный багаж программиста – не в его компе, а в голове. А за такую голову стоит побороться. Бадияр у нас не оратор, потому сразу скажу, что оказалось главным моментом в его согласии работать с нами. Одна фраза: «интересы Ксении и ее детей». Это преданный вам человек. А я теперь полностью в материале всех подробностей бизнеса и контактов вашего покойного мужа. Нам с Бадияром больше не нужно взламывать компьютеры друг друга. Как говорится, нет худа без добра.

Глаза Бадияра смотрели на меня с такой добротой и радостью, что мне показалось: он совершенно справился с утратой одного хозяина и обретением нового. Человек, для которого не было тайн в самой сложной, запутанной, самой секретной информации, в эмоциональном плане был на уровне моего четырехлетнего Пети: «Хочу быть с Ксюшей». Таким было наше «добро» посреди грозного «худа».

Я сразу поняла, что разговор наш с Харитоновым будет особенным. Без переводчика и конферанса в лице Кольцова. Я должна сосредоточиться на главном и не отвлекаться ни на шуточки, ни на сияние синих глаз. Бади заткнул свои уши наушниками, я устроилась в кресле, Харитонов сам поставил на поднос напитки и стаканы. При этом он на самом деле встал с инвалидного кресла. Прогресс казался удивительным, должно быть, он долго скрывал свое улучшение. Такой человек: он точно знает, что счастья ему мало кто желает.

– Для начала я вам сообщу новости в порядке ваших тревог, о которых мне сообщил Сергей. Вопросы вашего полного отчуждения от всех дел и даже имени покойного мужа в интересах многих. В интересах других многих – пользоваться вашим статусом вдовы при решении самых недостижимых коллективных задач. Вы получите очень заманчивые и красивые предложения, связанные с благотворительностью и милосердием. Это особая, публичная, даже эффектная роль. Валентин Федоров в таком деле мастер. И это самая изощренная форма криминала на девяносто процентов. Но я не решаю ничего за вас.

– Это сразу проехали. Не мое. Будет у меня какая-то лишняя сумма, знаю, куда отвезти, кому сразу в руки положить и даже посмотреть, в чей рот попадет кусочек торта. Я умею считать и читать информацию, самую нарядную.

– Отлично. Значит, и на этом не будем останавливаться. Завтра из Израиля прилетит очень сильный кардиохирург, с утра мы с вами перевезем Колю в другую клинику. Куда, будем знать только мы. Дальше – по обстоятельствам. Если для операции нужно вывезти мальчика в Израиль, возможно, он полетит не с вами и под другой фамилией.

– Без меня Коля никуда не полетит. Он не согласится, да и я не отпущу. Это его самый большой страх – остаться без меня. Неужели не понятно после того, что с ним произошло?

– Понятно. Обсудим со специалистами. Ксения, я пригласил вас, чтобы получить ответ на свой вопрос. Кем я являюсь для вас и в чем мой интерес, с вашей точки зрения? Это возможно – ответить четко и коротко?

– Попробую. Вы – давний враг моего мужа, мститель, олицетворение расплаты. Интерес… Это, конечно, сложнее, но могу предположить, что не деньги. Думаю, потребность окончательной, совершенной победы. Когда даже имени Груздева не останется на земле. А изъятие нас с детьми из последнего этапа истребления мертвого, но не до конца побежденного врага – гуманное и бескровное изъятие – это… Извините, не буду подыскивать щадящие слова, скажу, как думаю. Это оправдание крайней жестокости перед собственной совестью. Капелька милосердия, и можно дальше идти по жизни с одним мечом справедливости, как ее видит только воин с неутолимой жаждой войны.

– Красиво сказано. Не рассчитывал даже на такую прямоту и откровенность. Не буду спорить, просто приму. Мне в любом случае не сформулировать столь четко содержимое той капельки, о которой у нас речь. Сойдемся в том, что это все же позитив. Действительно, не припомню случая, чтобы меня волновали родственники моих врагов. Должно быть, есть что-то особенно трогательное в этих детях бандита, которые нужны только одной, посторонней им женщине. Выйти замуж за отца – не повод для родства. Вот я даже не знаю, есть ли у меня дети. Были женщины, но не было возможности и желания развития темы. И никому особенно не хотелось бежать за воином с неутолимой жаждой войны, как вы сказали. Я – не отец по призванию. Как, впрочем, и Груздев. Предлагаю выпить за наш союз – войны и любви – в интересах тех, кто по слабости вынужден только принимать и то, и другое.

Я обожгла свои внутренности полным стаканом виски, коснулась жесткой руки Харитонова, кивнула улыбающемуся Бади и вылетела на улицу. Как же мне хотелось доброты, а не рассудочной капли милосердия. Как я была благодарна за каплю. Как рвалось мое сердце от жалости, которую я не могу утолить. Да, мои дети не могут от меня потребовать любви, как все обычные дети обычных, родных мам. Мои мальчики только принимают ее проявление как великую милость, ждут и благодарят.

Я сейчас приеду домой. Я закроюсь у себя в комнате, окончательно там напьюсь и буду воображать немыслимое счастье. Мы – одни, мы никому не нужны. Мы просто бегаем по солнечной поляне – я и мои наглые, избалованные дети. И они капризничают, критикуют меня, требуют всего, что может взбрести в детскую голову. А я рада до смерти… И не боюсь следующей минуты. Как часто сходятся в моем мозгу эти слова – радость и смерть.

Так я и поступила. Так и отмечала до утра горечь своей свободы и счастье своего жуткого вдовства. А на рассвете позвонил телефон. И хриплый голос Харитонова произнес:

– Должен все же уточнить. С того момента, когда я вас увидел впервые на приеме с Федоровым, для меня ваше спасение было важнее даже казни вашего мужа. Извините, если разбудил. Если не спали, спокойной ночи. У вас есть еще четыре часа. Утром за вами заедет Кольцов.

Утром у меня тряслись руки и стучали зубы, так что я с трудом смогла проглотить несколько глотков кофе. Если врач скажет, что Колю нужно срочно оперировать, значит, нужно. На это хватит тех денег, которые у меня на счете. Если нужно везти в Израиль – это даже не обсуждается. Если нужно без меня – то я в это верю. Только я и могу сейчас притянуть самую большую беду к ребенку. Но невозможно представить себе, чтобы Колю можно было уговорить и чтобы я смогла выпустить его из своих рук.

Самые правильные расчеты, самые верные варианты могут превратиться в ничто из-за спазма страха, слез тоски и разлуки. Речь о детском сердце, нежном и зависимом, как лепесток, готовый слететь с нити своей жизни. Но чего сейчас стоит мое слово? И как я могу позволить себе роскошь уверенности и упрямства!