Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

– Понятно. – Я оглядел библиотеку. – Между прочим, в «Песнях» говорится, что после того, как личность твоего отца покинула петлю Шрюна, она некоторое время находилась в компьютере этого корабля.

– Я знаю. – Энея вновь усмехнулась. – Вчера, перед тем как заснуть, я потолковала с кораблем. Мой отец вправду был здесь, когда Консул отправился узнавать, что стряслось с Сетью. Но теперь его тут нет. Корабль не помнит, что с ним случилось – он то ли исчез после смерти Консула, то ли что еще…

– Честно говоря, – я замялся, выбирая выражения помягче, – если Техно-Центра больше нет, то кибридов, наверно, не существует и подавно.

– А кто сказал, что Техно-Центра больше нет?

Я разинул от изумления рот:

– Мейна Гладстон уничтожила перед гибелью нуль-порталы, инфосферы, мультилинии – то бишь пространство, в котором обретался Техно-Центр! Даже «Песни» этого не отрицают!

– Ну да, – с улыбкой согласилась девочка. – Они взорвали космические порталы, а все прочие просто перестали действовать. Инфосферы исчезли. Но с чего вы взяли, что Техно-Центр погиб? Если смахнуть две-три паутинки, разве паук погибнет?

Я невольно оглянулся:

– По-твоему, Техно-Центр существует до сих пор? И его обитатели по-прежнему злоумышляют против нас?

– Насчет второго не знаю, а Техно-Центр существует точно.

– Откуда тебе известно?

– Во-первых, – Энея загнула палец, – личность моего отца продолжала существовать после Падения. А ведь она возникла на основе созданного Центром ИскИна. Следовательно, с Центром ничего не случилось, он всего лишь куда-то переместился.

Я призадумался. Кибриды, как и андроиды, были для меня существами мифическими. С тем же успехом мы могли бы сейчас обсуждать особенности телосложения лепреконов.[10]

– Во-вторых, – девочка загнула следующий палец, – я сама разговаривала с Центром.

– До того как родилась? – пробормотал я.

– Ага. А еще – когда жила с мамой в Джектауне. И когда мама умерла. – Энея встала. – И сегодня утром. – Я уставился на нее широко раскрытыми глазами. – Я проголодалась, Рауль. Не хотите узнать, что нам приготовили на обед?

Вскоре мы установили распорядок дня, приняв светлое время суток на Гиперионе за период бодрствования, а темное – за ночь, когда следует спать. Я начал понимать, почему Гегемония сохранила в качестве стандарта земные сутки протяженностью в двадцать четыре часа (помнится, где-то я вычитал, что на девяноста процентах миров Сети – похожих на Землю или терраформированных – продолжительность дня отличалась от земной не более чем на три часа).

Энея продолжала выдвигать балкон и играть на рояле под «открытым небом»; порой я присоединялся к ней и проводил на балконе несколько минут, но все же предпочитал закрытые помещения. Никто из нас не жаловался на побочные эффекты состояния С-плюс, хотя все их ощущали – внезапные смены настроения, чувство, что за тобой кто-то наблюдает, и весьма странные сны. Мне, к примеру, не раз доводилось просыпаться с бешено колотящимся сердцем и пересохшим горлом на влажных от пота простынях. Но даже если меня во сне посещали жуткие кошмары, проснувшись, я ничего не мог вспомнить. А спутников спрашивать не решался. А.Беттик никогда не упоминал о своих снах (понятия не имею, видят ли андроиды сны); Энея же, хоть и помнила сновидения, явно не желала их обсуждать.

На второй день, когда мы собрались в библиотеке, девочка предложила «испробовать» космический полет. Я не понял, что она разумела, – ведь мы и так летели (вдобавок перед моим мысленным взором возникли геометрические фигуры из пространства Хоукинга). Услышав мои доводы, Энея засмеялась и попросила корабль убрать внутреннее силовое поле. Мгновенно наступила невесомость.

Мальчишкой я мечтал когда-нибудь оказаться в условиях нулевой гравитации. В армии, плескаясь в соленом Южном Море, я закрывал глаза и представлял, будто нахожусь в космосе.

Мои фантазии не имели ничего общего с действительностью.

Невесомость, особенно если она появляется внезапно, приводит в ужас. Если в двух словах, кажется, что стремительно куда-то падаешь.

Я ухватился за стул, однако он падал вместе со мной. Впечатление было такое, словно мы провели два дня в вагоне канатной дороги через Уздечку и вдруг канат оборвался. Мой вестибулярный аппарат тщетно пытался сохранить равновесие и установить, где верх, а где низ.

А.Беттик оттолкнулся то ли от пола, то ли от потолка и спокойно поинтересовался:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, – со смехом ответила Энея. – Мы просто решили испробовать космос.

А.Беттик кивнул и нырнул головой вперед в колодец, по которому шел трап. Девочка тоже подплыла к трапу.

– Видите? – проговорила она. – В невесомости этот коридор превращается в вертикальную шахту. Как на старых спин-звездолетах.

– Это не опасно? – выдавил я, отпуская спинку стула и хватаясь за книжную полку. Тут мне бросилось в глаза, что вдоль полки тянется эластичный шнур, который удерживает на месте книги. Все незакрепленные предметы – книга, которую я оставил на столе, стулья, свитер, дольки недоеденного апельсина – плавали в воздухе.

– Ничуть, – отозвалась Энея. – Правда, в следующий раз надо будет все сначала закрепить.

– А разве поле… не…

С моей точки зрения, Энея плавала вниз головой, что изрядно меня раздражало вдобавок ко всем прочим неприятностям.

– Поле защищает пассажиров звездолета во время ускорения в реальном пространстве, – объяснила девочка, зависнув над колодцем. – Но в гиперпространстве ускорений не бывает, поэтому… Эй! – Она оттолкнулась от металлического стержня, который проходил через весь колодец, и бесстрашно устремилась вниз.

– Господи Боже, – прошептал я. Стоило мне отпустить полку, как я тут же отлетел к противоположной переборке, однако с грехом пополам сумел добраться до колодца и последовал за Энеей.

Мы забавлялись целый час: играли в невесомости в салки и прятки (между прочим, когда гравитация отсутствует, спрятаться можно буквально где угодно), гоняли, как футбольный мяч, пластиковый шлем из корабельного запаса, даже боролись (что оказалось гораздо труднее, чем можно было предположить). Когда я попытался схватить девочку, мы оба закувыркались в воздухе и врезались в конечном итоге в стену – а может, пол или потолок – одного из саркофагов на гибернационном уровне.

Под конец, когда мы уже подустали и вспотели (я обнаружил, что пот скапливается и образует нечто вроде завесы, которая висит у тебя перед носом, пока ты не передвинешься или она не попадет в струю воздуха из вентиляционного отверстия), Энея велела кораблю выдвинуть балкон. Я было вскрикнул от страха, но компьютер напомнил мне, что наружное силовое поле никуда не делось. Мы проплыли над прикрученным к полу «Стейнвеем», миновали поручни и очутились «на ничейной полосе», в пространстве между корпусом корабля и наружным полем. Звездолет предстал перед нами во всей своей красе, окруженный диковинными геометрическими фигурами, охваченный холодным сиянием пространства Хоукинга, которое складывалось и сжималось вокруг нас с частотой несколько миллиардов раз в секунду.