Любовь с чистого листа - Кейт Клейборн

— Но я хотел быть рядом с тобой. Ты здесь единственная, для кого я не просто калькулятор. Рядом с тобой я не думаю о числах. Это такое облегчение.

— А тут я взяла и придумала игру с числами, — шучу я и сочувственно поглаживаю теперь своим пальцем его руку. Мне жаль, что у него такая работа, и в то же время приятно знать, что со мной он чувствует такое же облегчение, как и я с ним.

Он улыбается, смотря на наши руки.

— Я совсем не против. Что номер два?

Ух, номер два — это тяжело. Я сглатываю.

— Два — это Эйвери. Ты, Эйвери и свадебная программа.

Я наблюдаю за его лицом, ищу признаки раздражения или грусти, — того, по чему станет ясно, куда этот разговор приведет.

— Рид, если ты все еще злишься на меня за это, неважно, насколько сильно я теперь тебе нравлюсь. Неважно, насколько сильно мы нравимся друг другу. Если ты не простишь мне те буквы и если у тебя остались чувства к ней…

— Нет. В смысле, я не злюсь на тебя за это. И у меня не осталось к ней чувств. Прошу, дай кое-что прояснить.

— Ладно, — отвечаю я, потому что знаю, что этого недостаточно. Я помню, каким становится его лицо при упоминании этой девушки. Помню, как он назвал ее красивой и сильной. — Проясни.

Он кряхтит.

— Отец Эйвери устроил наше знакомство после сложных для нее событий. Она рассталась с парнем, с которым они встречались с колледжа. У него были проблемы с… эм, веществами.

— Ой.

— Наверное, он решил, что я хороший вариант. Стабильный. Возможно, скучный. — Рид приподнимает плечо. — Я думал, отношения с ней помогут мне в каком-то смысле привыкнуть к этому городу. А она, наверное, считала, что со мной просто. Нетребовательный… тихий. Мы совсем не подходили друг другу, и оба это понимали. И долго не хотели признавать.

— Но ведь ты купил ей кольцо, — совершенно бессмысленно говорю я. Но ведь мы впервые с нашей встречи в магазине обсуждаем их с Эйвери отношения. Мои воспоминания о ней, о них вместе, ассоциируются с кольцом, с тем, что оно символизирует.

— На самом деле ты видела не то кольцо, которое я подарил.

— Что?

— Через неделю после нашей помолвки она явилась на ужин в ресторан с новым. Подарок отца Эйвери нам обоим. Усовершенствованная версия.

— Ужас, — отзываюсь я с недовольным видом, на что он слегка смеется.

— Она хороший человек. Я думаю о ней, но как о друге. Это девушка из другого мира, как мне кажется. Какое-то время я думал, что смогу в него попасть, но мы совсем не совпали. И ты поняла это не хуже нас. — Он прерывается, гладит меня по руке, переводит дыхание. — Говоря о твоих буквах… ну. Наверное, я даже рад, что ты не хочешь больше использовать их как шифр, но на прошлой неделе я так вел себя не из-за тебя, а из-за…

— …Нью-Йорка, — заканчивают я за него. — Это три.

Он опускает взгляд на наши руки.

— Из-за Нью-Йорка, — повторяет он. Впервые за всю игру в числа Рид выглядит явно искренне неуверенным. «Я переезжаю из Нью-Йорка», — сказал он однажды, и вряд ли смогут его удержать даже все игры мира.

— Это мой дом. Здесь я построила свою жизнь. А ты уезжаешь.

Возникает долгая пауза, я совру, если скажу, что не задержала дыхание. Что мое сердце ухнуло вниз от досады, когда он вновь заговорил:

— Но сейчас я здесь.

Это недоговоренность, и вряд ли она разрешится между нами — сегодня или вообще когда-либо. Может быть, он здесь сейчас, но это значит, что потом он уедет.

— Я не хочу прекращать видеться, — добавляет он. — Видеться в любом плане. Гулять, если это все, на что я могу надеяться.

«Это не все, на что ты можешь надеяться», — сразу возникает мысль. Но я не говорю ее, еще нет. Я уже знаю: в конце концов будет больно. Я могу сделать все, что угодно, чтобы мы остались рядом — вчера, сегодня, потом, — но в итоге он все равно уедет.

— У нас ничего не получится, — тихо говорю я, так отчаянно, очень отчаянно надеясь, что он переубедит меня. — Мы совершенно разные.

Рид тянет ко мне свободную руку и кладет ее на пуговицу моей куртки.

— Буквы, цифры, — произносит он так, будто это лишь игра слов, но разницы нет. — Не такие они и разные. — Я смотрю на него, не понимая, когда мы оказались так близко. Достаточно, чтобы рассмотреть его рыжеватую щетину по линии челюсти, почувствовать запах моего мыла, исходящий от его кожи. — И то и другое — шифр. — Затем касается пальцем моей пуговицы, слегка притягивая к себе. Не сильно, но я все же клонюсь к нему.

— Это правда, — шепчу я и, поднимая взгляд, вижу жар в его глазах. Я хочу этот жар. Хочу сейчас, и неважно, если скоро мне будет больно. Неважно, если это закончится самой крупной ссорой в моей жизни.

— Можем сделать это на счет три, — говорю я, на что он улыбается: близко, прекрасно и очень, очень сексуально.

— Это твоя игра. — Он наклоняется ближе, но не целует меня. Его губы оказываются у моего виска. — Нарисуй это, — произносит он, и я точно знаю, о чем он. О шифре, который мы оба знаем и с помощью которого общались друг с другом, даже не встретившись. О моих буквах и его способности их читать.

— Раз, — говорит он.

Я представляю этот р-а-з: «р» как участок виска между линией роста волос и внешним краем брови, изгибом соединяющийся с «а» над бровью, куда, едва прикоснувшись к моей коже, скользнули его губы. И «з» на линии переносицы — тонкий и нежный, постепенно исчезающий завиток напоследок.

Выдох с трепетом вырывается из моих губ.

— Два.

Его губы плавно перемещаются на мою скулу, но не прижимаются, а проходятся туда и обратно с легкостью волос, развевающихся на ветру. И я вижу это слово в цвете румянца, который выступает у меня на лице, когда мне жарко, если я смущаюсь или возбуждаюсь. Все буквы: «д», «в», «а», — сильным курсивом. Словно очень куда-то спешат…

— Рид, — шепчу я, он отстраняет голову, скользит взглядом по точкам своих поцелуев и наконец смотрит мне в глаза.

— Можно? — тоже шепчет он, и я прикрываю глаза в этом чувственном, идеально романтичном моменте, словно героиня «Антологии драмы».

Я киваю.

— Три, — произносит Рид, но я больше не вижу букв. Только чувствую его идеальные губы своими и понимаю. Понимаю, что узнала бы этот поцелуй где угодно, даже с закрытыми глазами, потому что он словно квинтэссенция всего, что мне нравится в Риде — уверенности, прямоты и сладости, которую могут различить далеко не все. Он кладет крупную, теплую ладонь мне на щеку, прижимая ладонь к переплетению пульсирующих вен и артерий, а большим пальцем нежно гладит линию челюсти. Губами он дает понять, что хочет большего, нежели невинный закрытый поцелуй, но ждет, пока мой язык сам проскользнет по его нижней губе, прямо в рот, и коснется его языка, а затем издает соблазнительный, мягкий и чуть хриплый стон, который я буду видеть в снах еще долго.