Продюсер козьей морды - Дарья Донцова

– Дача в Переделкине была не личной, еедал отцу в аренду Литфонд. Пользоваться домом мы могли, пока был жив самписатель, после его смерти семью выселяли. Подушкины сменили драматургаРомашова. Отец перед въездом капитально переделал дом. В частности, на своиденьги приобрел котел отопления и повесил батареи. Ромашовы пользовалисьпечами. Павел Иванович хотел сломать здоровенные «голландки» и сделать темсамым комнаты более просторными, но это не удалось. Печи просто вычистили изакрыли. В одной из них, той самой, что стояла у отца в кабинете, мы и оборудовали«почтовый ящик». Это было игрой. Папа клал внутрь письма «таинственного»содержания. Ну, допустим: «Иди до забора, поверни налево, найди куст жасмина».Я выполнял указания и обнаруживал следующую инструкцию. В результате черездва-три часа получал новую книгу или модель для склеивания.

Ольга Ивановна прижала кулаки к груди.

– Я вам верю! Ванечка! Что произошло?Отчего вы пришли ко мне? Можно я возьму вас за руку?

Я подсел к Рязановой и обнял ее за плечи.

– Простите за жестокий допрос, но я попалв тяжелую ситуацию, мне никто не поможет, кроме вас.

Ольга Ивановна погладила мою ладонь и вдругулыбнулась.

– Вы, несомненно, сын Подушкина. У негона указательном пальце тоже была родинка. Павлуша говорил, что это божьяотметина, он в нее упирал ручку во время письма.

– Павлуша? Вы были в близких отношениях?

Ольга Ивановна склонила голову.

– Скажите, солнышко, а ваша мать жива?

– Да, спасибо, Николетта находится вдобром здравии, недавно вышла замуж.

– Что? – подпрыгнула ОльгаИвановна. – Она ходила в загс? Да ей же сто лет!

– Точный возраст Николетты не известенникому, но думаю, вы ошибаетесь, она моложе!

– Ненамного, – съехидничалаРязанова. – Значит, мадам нынче супруга… кого?

– Владимира Ивановича, хорошего человека.

– Небось новый муж очень богат?

– Небеден.

– Кто бы сомневался! Райка умелаоткапывать золото!

– Рая? – фальшиво удивился я. –Но моя маменька Николетта Адилье, актриса.

– Насчет артистки это святая правда,спектакли она разыгрывала профессионально, – брякнула ОльгаИвановна. – Вот что, ангел, рассказывай суть проблемы.

– Вы были настолько своим человеком длямоего отца, что я считаю вас тетушкой, – галантно отреагировал я.

– Слышу Павлушу, – грустно сказалаОльга Ивановна, – дамский угодник! Ну, начинай.

Когда мой рассказ иссяк, Рязанова встала,дошла до письменного стола, выдвинула ящик, вынула из него коробочку зефира,включила белевший на подоконнике чайник. Потом стала вытаскивать из шкафчикачашки, блюдца, ложки, сахарницу, коробку с заваркой…

Мне было понятно, что пожилая дама собираетсяс духом, очевидно, ей трудно сразу приступить к рассказу. Наконец Рязановарешилась:

– Очень часто, наделав глупостей впрошлом, человек резко меняет свою жизнь, – тихо произнесла она, – идумает: «Все, никто не знает, чем я занимался в юности». Но, увы, ничего нельзяскрыть, рано или поздно правда вырвется наружу в самый неподходящий момент.Ванечка, ты ведь не осудишь меня?

– Нет, – твердо пообещал я.

Ольга Ивановна села и оперлась грудью о стол.

– Мы были очень молоды, я и Нюрочка.Павлуша наша первая любовь, мы с ней работали вместе в этой библиотеке, тольков разных сменах и не всегда пересекались на службе.

Я притих в углу дивана, боясь пропустить дажеслово из рассказа библиотекарши.

Девушки обожали писателя сначала издали, потомстали активно ходить на все его встречи, и наконец настал момент, когда прозаиквыделил их из толпы. Дело было осенью, Подушкин в тот день отвечал на вопросыпоклонников в магазине на улице Кирова, нынешней Мясницкой. Оля и Нюрочкаполучили автографы и совершенно счастливые пошли домой. Было темно, лилхолодный дождь. Нюрочка жила рядом, а Ольге надо было ехать далеко. Девушкижались под одним зонтиком, редкие прохожие неслись по тротуарам не оглядываясь.Один из спешащих мужчин споткнулся и рухнул в лужу.

И Олечка, и Нюра отличались сердобольностью,поэтому они кинулись на помощь потерпевшему бедствие. Незнакомец упал лицомвниз, вдобавок ко всему на нем был модный светло-серый габардиновый плащ, вмигпревратившийся в грязную тряпку.

– Вы ушиблись! – воскликнула Оля.

– Давайте руку, – защебеталаНюрочка.

– Спасибо, девушки, – знакомымголосом ответил потерпевший и ловко вскочил.

Оля и Нюра ахнули, перед ними стоял ПавелПодушкин. Писатель тоже узнал поклонниц.

– Это вы! – с явным облегчениемвоскликнул он. – Я поскользнулся, как дурак, теперь весь в грязи!

– Ой, не надо так себя ругать, –очнулась Нюрочка, – давайте зайдем ко мне, я живу неподалеку, отчищу вашуодежду.

Павел заколебался.

– Быстро высушу и щеткой отряхну, –продолжала Нюра, – а то в таком виде вас в метро контролер не пустит!

– Хорошо, – неожиданно согласилсяписатель и отправился вместе с поклонницами.

Тот вечер Олечка запомнила на всю жизнь. Нюражила в многонаселенной коммунальной квартире, у нее была комнатка, примыкающаяк ванной. Павел слегка растерялся, увидев длинный полутемный коридор, стены,завешанные велосипедами, корытами и тазами. Оле показалось, что романистпожалел о том, что принял приглашение, но куда ему теперь было деться? Пришлосьвойти в крохотную каморку и устроиться на продавленном диване. Нюрочка унеслаплащ, Оля притащила с кухни чайник, в буфете нашлись карамельки и батон сизюмом. Плащ давно почистили и погладили, но Павел не спешил домой, он веселилпоклонниц рассказами о жизни писателей и смешно пародировал их жен. Где-тооколо десяти вечера Оля вдруг сообразила: и Подушкин, и Нюра ждут, когда онауйдет. Когда девушка поняла, что ее подруга понравилась их кумиру, то испыталасильный укол ревности. Но Олечка была благородна, и она по-настоящему любилаПавла и желала ему счастья. Конечно, Оля сама надеялась на роман с ним, нофортуна улыбнулась Нюрочке. Сделав вид, что внезапно вспомнила о каком-товажном деле, Рязанова встала и заявила:

– Ой! Мне домой пора! Заболталась тут свами!