Тигр Железного моря - Дональд Кэммелл

Напряжение для Энни создавал только Тан Шипин, старший пушкарь. Каким-то образом распространился слух (наверное, его пустил мистер Чун), что Энни разбирается в оружии. Энни не прилагал усилий, чтобы упрочить свою славу знатока, напротив, он держался подальше как от семидесятипятимиллиметровых пушек, так и прочего оружия, которое бесконечно чистилось и выставлялось напоказ. (Танка были помешаны на оружии, подобно мексиканским бандитам из голливудских фильмов.) Тем не менее Энни постоянно чувствовал, как глаза Тан Шипина буравили его спину. Этот человек был достойным мужем для «гарема пушек». Двадцать четыре года своей жизни он отдал войне. Сейчас у него появилась любимая жена — семидесятипятимиллиметровая пушка «шнейдер».

Как-то к Энни подошел парень, сильный, но не особенно смышленый. Он показал Энни кольт военной модели 1911 года, заряженный девятимиллиметровыми пулями от парабеллума «люгер». Убедительно жестикулируя, он объяснил, что кольт время от времени заедает, и тут же это продемонстрировал. Оружие действительно дало сбой на четвертом выстреле.

Энни сразу понял, в чем проблема, более того, он знал, как это надо исправить, и стал внимательно наблюдать, как парень любовно начал разбирать кольт. Затем он сказал понимающему английский Чэню:

— Скажи парню, что я плохо разбираюсь в работе этой штуки. Я — продавец, а не механик.

Подошел Тан Шипин. Он внимательно изучил проблему и громко рассмеялся. Оказалось, что боек, предназначенный для крупного, сорокапятимиллиметрового патрона, был плохо отцентрован и потому не мог попадать по маленькому капсюлю. Энни поздравил старшего пушкаря и похлопал его по спине.

На подходе к Маниле Энни уже прекрасно ладил со всей командой морских разбойников.

После того как они покинули остров Ланто, в течение более тридцати часов мадам Лай Чойсан напрямую не общалась с Энни. Как только пик Виктория растворился в дымке, окутывавшей горизонт, она погрузилась в привычный для нее мир и, казалось, совсем забыла о своем госте. Энни знал о подобной хитрости, читал в книгах об эксцентричных английских герцогах, которые специально не общались со своими гостями до третьего или четвертого дня их пребывания в загородных поместьях. Мадам Лай следовала этому же правилу. Энни такое положение дел не беспокоило, ему скучать не приходилось.

Он мирился с отсутствием душа или ванны. Энни всегда легко приспосабливался к неудобствам. Но внешний вид своей бороды был ему важен. Это было сродни особому вниманию любого моряка к прическе. На борту «Железного тигра» имелся парикмахер, при ветре силой в восемь баллов он мог за десять минут обрить человека наголо. Вдохновленный таким мастерством, Энни попросил его подровнять ему бороду.

Ближе к вечеру, когда от топившихся древесным углем печей потянула дымком и ароматами готовившегося ужина, команда собралась на представление брадобрея. Энни восседал на стуле. Голову он обмотал старым куском зеленого шелка с традиционным китайским рисунком, в той самой манере, которая нравилась присутствовавшим зрителям. Он сделал это для того, чтобы уберечь свою шевелюру, неровно и беспорядочно отросшую после тюрьмы. Несмотря на неопрятность прически, Энни не хотел, чтобы этот парикмахер стриг его сзади и с боков. Пользуясь своим бронзовым зеркалом, он объяснил: бороду, пожалуйста, надо только подровнять.

Парикмахер, заходя со всех сторон, критически изучил бороду Энни, а потом, выслушав многочисленные советы зрителей, на пальцах показал Энни, что это будет стоить двадцать центов. Дорого! Но Энни не хотел стать предметом насмешек в таком серьезном деле и выразил свой протест. Завязалась дискуссия, далекая от обычной формальности. Сошлись на шестнадцати. Процесс занял совсем немного времени, и капитан Долтри получил классическую китайскую бородку, разделенную на две части.

Мадам Лай наблюдала за происходящим со своего места на полуюте, но не смеялась. Поэтому и никто другой не смеялся, пока Энни, привалившись спиной к старой пушке, ощупывал оба кончика бороды и изучал в зеркале свое новое обличье. Он дал парикмахеру шестнадцать центов и еще два на чай, после чего поднялся и направился туда, где Чэнь раскрашивал резную часть над переборкой носового кубрика. Резьба состояла из повторяющегося символа благоденствия (этот знак — свастику, перевернув его в обратную сторону, — использовал патологический молодой харизматик — лидер национал-социалистической партии Германии).

— Погоди-ка, Чэнь, — сказал Энни и забрал у него банку с краской.

Он опустил в краску оба кончика своей новой бороды, которая окрасилась в красный цвет.

Эффект получился ошеломляющий, и, поскольку было дано разрешение смеяться, палуба взорвалась хохотом. В общем хоре выделялся дикий смех мадам Лай. Чтобы заставить ее смеяться, Энни пожертвовал своей бородой, которая за долгую историю морских странствий имела разные формы и разную длину, но сейчас она походила на что угодно, только не на бороду. Хрипло гудел даже маленький злобный рулевой. Но это представление Энни затеял только ради нее. Ему нравилось смотреть, как она смеется, как широко открывается ее рот, богато украшенный золотыми коронками. Но наедине они теперь никогда не оставались.

Несмотря на это, в один из солнечных дней, ближе к вечеру, на палубе полуюта у них состоялся разговор. Утром ненадолго стих ветер, и сейчас они двигались на юго-восток вместе с теплыми и слабыми потоками зимнего муссона, шедшими от Формозского пролива (или Тайваньского, как называли его китайцы) и угасавшими, едва коснувшись левого борта. Джонку сносило к острову Пратас. Мадам Лай сидела на своем обычном месте, на сундуке у левого борта. У ее ног, как всегда, располагалась одна из служанок. Капитан Ван расхаживал по палубе, курил и спорил о конных скачках с рулевым, находившимся в своей рубке. Любопытно, но не было человека в Гонконге и на территориях, находившихся под его влиянием, кто бы не говорил о лошадиных скачках и не делал ставки.

Мадам Лай никогда не обращалась напрямую к рулевому. Она разговаривала только с капитаном Ваном, а он уже со всеми остальными. Но в тот вечер она отправила служанку к Энни узнать, не слишком ли он устал и не откажется ли выкурить сигарету в ее компании, она бы хотела попробовать его сигареты. Это было своеобразным приглашением.

Энни прикурил для нее сигарету. Служанка тоже пришла и теперь сидела под небольшим черным зонтиком от солнца.

— Вы идете к Пратас? — спросил Энни.

— Да, ветер не сильный. — Мадам Лай посмотрела на небо. — Полная луна. Я очень хорошо знаю этот остров.

Энни промолчал. Он не знал ни одного западного моряка, который пожелал бы, вне зависимости от погоды, приблизиться ночью к острову Пратас более чем на пять миль. А в неблагоприятную погоду от этого места держались на расстоянии в двадцать миль; Энни тоже придерживался этого правила, хотя и не отличался консервативностью. Он тоже взглянул на небосвод, втянул носом воздух и сказал:

— Хотя у меня и нет барометра, держу пари, давление будет падать. На севере погода портится, и идти к острову не совсем благоразумно.

Солнечный диск раскатился добела.