Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии - Эжен Марен

Фотий был самым ученым и самым умным, но при этом самым хитрым человеком своего века. Его честолюбие не стыдилось ничего: он был возведен на престол константинопольских патриархов вместо святого патриарха Игнатия благодаря своей снисходительности к постыдным слабостям цезаря Вардаса и позорным поступкам Михаила Пьяницы. Игнатий, сын императора Рангабе, в возрасте четырнадцати лет был отправлен Львом Армянином в монастырь на Принцевых островах. Там он сменил свое имя Никита на монашеское имя Игнатий и скоро выделился среди монахов набожностью, ученостью и горячей приверженностью православию. Тридцать три года он был примером всех монашеских добродетелей, а потом (в 846 году) сменил доблестного патриарха Мефодия на престоле епископов Византии. Его достойная жизнь и уверенность, что он исповедует истинное учение, заслужили ему уважение жителей столицы, и в первую очередь столичных монахов, но за благородную независимость и непоколебимое мужество он позже был подвергнут жесточайшим преследованиям. Он не побоялся в день Богоявления отказать в причастии кровосмесителю Вардасу и не стал делать уступку желаниям императора Михаила Третьего, когда тот, отняв власть у своей матери Феодоры и желая полностью закрыть ей доступ ко двору, захотел, чтобы патриарх заставил ее и ее дочерей принять монашество.

Те, кто не смог заставить Игнатия пойти против велений его совести, решили по меньшей мере избавиться от противодействия, которое встречали со стороны этого не имевшего слабостей критика их поступков. И под ложным предлогом, будто бы он готовил заговор против государства, доблестный прелат был сведен со своего престола и сослан на Теревинф, самый маленький и меньше всех обжитый из Принцевых островов, а заменили его самым уступчивым из придворных, Фотием. Фотий, избранник императора, был родом из знаменитого семейства и получил благодаря своей семье блестящее образование, которое придало ярчайший блеск природным достоинствам его ума.

Он владел одной из богатейших библиотек своего времени. Он жаждал знаний и славы, и его подвижный, проницательный и трудолюбивый ум познал все человеческие и божественные науки. «Но, – как писал Шлюмберже, – сердце и совесть этого человека, который мог бы сделать честь своему веку, к несчастью, не были на одном уровне с его умом. Типичный ловкий придворный, всегда готовый пойти на любые уступки, Фотий был лишен морального чувства. Легкость его нрава была равна по размеру его честолюбию. В то время он был простым мирянином, протоспафарием и исполняющим обязанности протосекретиса, то есть главного секретаря, императора. В нем не зря пробудили надежду получить сан патриарха, второй после императорского: Фотий стал яростно нападать на Игнатия».

Позже, возведенный на престол константинопольских епископов, «Фотий заплатил своему монарху долг благодарности тем, что был ему верен каждую минуту. Занятый лишь тем, чтобы нравиться государю, он, как уверяют враждебные ему писатели, был его спутником даже в самых постыдных поступках его постыдной жизни. На всех пирах рядом с молодым императором, среди всех сумасбродств, на утонченных праздниках, из которых состояла жизнь на широкую ногу в IX веке, в обществе известных гетер, люди видели патриарха Фотия и в какой-то степени удивлялись этому даже при тогдашнем дворе, досыта насмотревшемся на многие позорные дела. Патриарх возглавлял пьющих и отвечал на самые вольные замечания. Галантный спафарий нисколько не изменился, надев рясу священника, и самые развратные слова вылетали из тех уст, которые на следующий день должны были произносить слова обедни перед верующими во Влахернах или учить оглашенных правилам благочестия. Некоторые летописцы даже сообщают, хотя ни в коем случае нельзя слепо доверять их страстным обвинениям, подсказанным сильнейшей ненавистью религиозных противников, что этот странный патриарх, бесстрашный прожигатель жизни, соревновался с базилевсом Михаилом, кто выпьет больше, и что однажды на пиру Михаил Август осушил пятьдесят чаш вина, а Фотий бросил ему вызов, выпил на десять чаш больше и сохранил ясность ума. Об этом написал Симеон Магистр, он же рассказал, что Фотий не стыдился присутствовать при гнусных пародиях, в которых «отец» Феофил, товарищ императора в разгуле, осмеивал самые священные обряды церкви. Но возведение Фотия на Патриарший престол вызвало сильные протесты. Большинство епископов (кроме пяти) высказались за нового патриарха, который был в милости у императора, но монахи и во главе их братья из Студийского монастыря остались верны Игнатию и приготовились сопротивляться незваному патриарху. Однажды, на полстолетия раньше (в 806 году), эти монахи во главе с самыми почитаемыми из них, Платоном из Саккудиона и Феодором из Студиона, уже долго отказывались признать законным патриархом благочестивого и святого Никифора, который, вопреки церковным канонам, был возведен в епископы из мирян. Все десять лет, пока Фотий был патриархом в первый раз (858–867), они мужественно боролись против всех искушений самого искусного и развращенного соблазнителя, который когда-либо существовал. Для Фотия были хороши все средства – молитвы, угрозы, щедрость, достойная князя, показное смирение, предъявление ложных улик, и в дополнение ко всему этому, когда нужно, внешние искренность и прямодушие, способные очаровать даже папских легатов. Монахи не попались на эти обманчивые уловки; они предпочли милостям Фотия дружбу преследуемого Игнатия, который, несмотря на преследования, отказывался подписать свое отречение. Они

предпочли общение с римским понтификом, которого незваный патриарх отлучил от церкви и оклеветал, но который не соглашался признать его законным патриархом. Появившись на соборе сторонников Фотия в 861 году, Игнатий был окружен толпой монахов, которые остались ему верны, несмотря на все притеснения. В своем письме папе Николаю он воздал должное их постоянству и писал, что их было огромное множество. Монастыри были для него надежными убежищами, когда, смещенный и разжалованный этим сборищем, он был вынужден, спасаясь от императорских посланцев, желавших еще и выколоть ему глаза, странствовать и скрываться, словно злодей. Есть сведения, что Фотий тогда приказал обыскать все монастыри, чтобы найти Игнатия. Один из наиболее видных представителей монашества, Николай, игумен Студийского монастыря, мужественно высказал все, что думал о Фотии, и, чтобы лучше показать, что не желает с ним общаться, уехал в город Пренет, в Вифинию. Ни мольбы придворных, ни даже визит самого императора (монарх боялся впечатления, которое этот отъезд должен был произвести на почитавший Николая народ) – ничто не смогло поколебать доблестного настоятеля, и он предпочел добровольное изгнание опасному возвращению. Нам известны имена некоторых из этих отважных защитников попранного права – Феогност, архимандрит и патриарший экзарх, верный спутник Игнатия среди всех опасностей; игумены Евфимий и Иосиф; Никита, настоятель Хрисопольского монастыря; Досифей из монастыря Святого Диуса; священник-монах Лазарь.

Хитрый новый патриарх испробовал все средства, чтобы смирить этих непокорных монахов. Как читатель уже знает, на сборище 861 года он добился принятия нескольких новых канонов, регулирующих монашескую жизнь. В этих постановлениях под прикрытием горячей и усердной борьбы за дисциплину среди служителей религии легко можно разглядеть постоянную заботу Фотия о его собственных интересах, ради которых он увеличил число случаев, когда мог лично вмешаться в дела монастырей. Когда игумен Студийского монастыря Николай вместе с другими монахами и настоятелями отказался общаться с Фотием, тот добился от своего собора постановления, согласно которому священники, дьяконы и монахи, отказавшиеся от общения со своим епископом, митрополитом или патриархом или упоминания его во время святой литургии, если тот не осужден и приговорен собором, должны быть лишены сана, если это священники, и отлучены от церкви, если это монахи, до тех пор, пока они не прекратят свой раскол и не вернутся к своему епископу. Фотий считал себя единственным законным прелатом, еще ни один собор не осудил его, а Игнатий только что был низложен собранием, заседавшим в церкви Святых Апостолов; значит, священнослужители должны были общаться только с Фотием.