Из Америки - с любовью - Андрей Уланов

В результате обратная дорога заняла у нас почти вдвое больше времени, чем путь до Вильно, и к «Ориенту» мы подкатили уже в одиннадцатом часу ночи. Оба мы вышли из машины проститься. Накрапывал дождик, и его шорох был единственным звуком, разносившимся над дорожками Верманского парка. Палые листья лежали неподвижно, прибитые каплями к земле. Мимо неторопливо проскользил огромный, гладкий и блестящий полосатый кот; покосился на нас зеленым глазом, махнул хвостом и ушел по своим очень важным делам.

– Ну… – Щербаков прокашлялся. – Завтра я вас не стану беспокоить, Андрей. Встречаемся в понедельник, с утра?

– Да, пожалуй, – ответил я рассеянно. Выпитое вино уже выветрилось у меня из головы, но осталась мрачноватая сонливость. Я с наслаждением предвкушал, как поднимусь к себе в квартирку и самым позорным образом завалюсь дрыхнуть. И ни о чем не думать.

– Что ж… Тогда до послезавтра.

Мы обменялись рукопожатиями, и Щербаков двинулся к ярко освещенным дверям гостиницы.

Из-за угла снова вышел кот, сел посреди тротуара и принялся сверлить меня глазищами.

– Ну что, приятель? – окликнул я его. – Дать бы тебе колбасы, так нету.

Кот презрительно глянул на меня – мол, что за босота? – и принялся мыться.

– Эх ты, зараза, – вздохнул я, сел в машину, завел мотор и тронулся с места.

Приехав домой, я задумчиво оглядел совершенно пустую кухню. В суматохе последних дней я как-то забыл, что еду – надо покупать. Впрочем, обед еще лежал приятной тяжестью у меня на желудке, так что я ограничился тем, что заварил чаю и включил телевизор, решив заменить телесную пищу духовной. Передавали зарубежные новости.

Родился, приехал, получил орден, упал, поднялся, стал президентом, погиб, получил медаль, умер. А теперь подробно. Фунт растет, франк падает, марка держится. В Мексике разбился вертолет, в Голландской Индонезии пропал корабль (и неудивительно – с тамошних инсургентов станется, эти и самолет в полете украдут). В Колумбии банда местных партизан спустилась с гор, захватила рейсовый автобус с тридцатью семью пассажирами, ворвалась на нем в городок, захватила еще два десятка заложников и теперь чего-то требует. Освободить кого-то там из тюрем, провести реформы и, как выразился диктор, «подлинно демократические» выборы, а им, бомбистам, предоставить самолет и два миллиона фунтов золотом. Неплохо. На экране промелькнули кадры прямого репортажа – посреди деревенской площади древний автобус, вокруг него скучились заложники.

«Подлинно демократическими», наверное, будут считаться только те выборы, в результате которых новое правительство сформируют исключительно из состава этой самой банды. А из всех требований в конце концов останется только самолет и полмиллиона максимум. И не в фунтах золотом, а местными песос. А то и вовсе без денег улетят.

Похлебывая чаек, который ни к Индии, ни к Китаю и на тысячу верст не приближался, я ради интереса набрасывал в уме несколько вариантов ликвидации бомбистов.

Вариант первый, самый простой. Поставить в соседних домах десяток крупнокалиберных пулеметов и по сигналу «пли» изрешетить автобус к чертовой бабушке. В этом варианте гибнут все заложники, которые находятся внутри, вместе с партизанами. Но их должно быть не так уж и много, зато у тех, кто снаружи, есть неплохие шансы уцелеть. Если, конечно, прицел у пулеметов установят правильно.

Вариант два. Рассадить в соседних домах два десятка снайперов с крупнокалиберными винтовками и трех-четырех опытных координаторов с хорошими биноклями. Навесить на каждого бандита двух стрелков и по сигналу «пли»… (см. выше).

Вариант третий. Подогнать к площади танк, если таковой у местной армии имеется. Если нет – подтащить пушку. Предложить бомбистам сдаться, в случае отказа – разнести автобус. Жестоко, но оч-чень эффективно в перспективе.

Впрочем, это все мечты. На такие меры могут пойти только деспотические, насквозь прогнившие монархии. Ну, в крайнем случае военная диктатура. То есть те режимы, которые человеческую жизнь ни в грош не ставят. Поэтому бомбисты, те, что не дураки, захватывают заложников только в таких странах, где за этих заложников могут заплатить. А главное – где у полицейских спецподразделений существует огромное количество начальников, которые очень заботятся о своем облике в глазах избирателей и ни за что не отдадут приказ, который может запятнать их белоснежный образ в глазах общественности. Страны, где полиция может, имеет право и прямые указания стрелять их на месте, бомбисты не любят. Поэтому в России их не слишком много.

Допив чай, я бросил немытую кружку в раковину, зевнул, едва не вывихнув себе челюсть, и решил, что на сегодня с меня впечатлений хватит. И размышлений тоже. И жалости к себе. Отличишься еще, Анджей. Завтра будет новый день.

«САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ»,

23 сентября 1979 года

«Продолжается подготовка к официальному визиту в Российскую Империю президента Соединенных Штатов Америки. Как известно нашим постоянным читателям, о возможности этого исторического события говорилось уже давно, но лишь три месяца назад была названа точная дата визита – 1 декабря нынешнего года. Чуть более месяца осталось до того дня, когда нога высшего чиновника США впервые в истории ступит на российскую землю. В программу визита президента Форда включены аудиенция у его величества императора Всероссийского Александра Георгиевича в Зимнем дворце, встреча с первым министром князем Алексеем Владимировичем Голицыным, а также другими членами кабинета…»

Утро встретило меня серой мглою, еще не просвеченной солнцем. Все вокруг пропиталось водой. Асфальт под ногами отсырел безо всякого дождя, и казалось, что подметки хлюпают, с каждым шагом погружаясь в туман. Мгла проникала повсюду, тянулась липкими пальчиками, царапалась, лезла под шинель, норовя пощекотать пригревшееся за ночь тело. Бородка моя мигом пропиталась водою.

Дороги до храма было три квартала – даже ног не размять. Однако я не торопился. В заутренних сумерках Рига обрела особенное очарование – суровое, германское, – и я любовался фасадами домов, уходящими в туман.

На пороге Александре-Невского собора я приостановился, охваченный робостью. Не люблю ходить по незнакомым церквам. В последние годы пошла новая мода – в какой город ни приедет человек, так долгом своим считает все церкви в нем обойти, будто это музеи или там трактиры. Все больше среди молодежи, которая сама к богу еще не пришла, другим вести не позволит, а в атеисты вылезать – страшновато. Веры нет, одна видимость.

А я, когда в Питере, все в один храм хожу – малый Александро-Невский. Дивной, надо признаться, красоты храм. Но я его не потому выбрал. И не потому даже, что посвящен тот храм моему любимому святому. А потому, что раз зашел туда и понял – вот здесь мне молиться… подушевно. Вот так у нас говорят.