Письма на воде - Наталья Гринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как можно всё время говорить то, что думаешь? Это не признак искренности, а свидетельство невероятной глупости, невежества и неосторожности. Как можно не принимать в расчёт устои и порядки, заведённые во дворце, и лезть со своим мнением, не стесняясь ни короля, ни его ближайшего советника?
Чжи Мон вспомнил, как генерал Пак явился к правителю Корё прямо после своего прибытия в Сонгак: не переодевшись, не приведя себя в порядок в купальнях после многодневного конного похода, не пропитавшись красотой дворцовых садов и цветников, настраивающей на благие мысли и изящные изречения. Вспомнил – и его передёрнуло.
И пусть сейчас, на прогулке, генерал выглядел более-менее пристойно, но вот мысли его и способ их выражения всё ещё не претерпели благодатную огранку придворным этикетом.
А речь шла ни много ни мало – о замужестве единственной дочери генерала Пак Сун Док. Её прочили в жёны одному из принцев Корё, которые, не подозревая о матримониальной дискуссии на их счёт, развлекались после занятий на открытой чайной веранде.
Чжи Мон почтительно стоял за спиной короля Тхэджо и слушал рассуждения по поводу потенциального жениха для Пак Сун Док. На его прогрессивный взгляд, по абсурдности эта ситуация больше походила на выбор племенного жеребца, чем на устройство судьбы двух молодых людей. Но вспомнив, где (и главное – когда) он находится, астроном заставил себя сосредоточиться на происходящем, чтобы не проворонить что-нибудь важное.
И ведь чуть было не проворонил!
– Думаю, четырнадцатый принц просто идеально подойдёт госпоже Сун Док! – влез в диалог короля и генерала опомнившийся звездочёт. – Они оба любят боевые искусства, и их гороскопы подходят друг другу.
– А если они всё время будут драться? – пробурчал недовольный его предложением генерал. – Да они же просто разнесут свой дом!
– Тогда что насчёт тринадцатого? – поджал губы Чжи Мон. – Он самый красивый мужчина в Сонгаке. Ей будут завидовать все девушки Корё!
– Они забросают её камнями, – тут же выдал очередную нелепицу будущий тесть. – Я не хочу этого!
Нет, вы только посмотрите на него – и тот ему не так, и этот не этак! Ну, точно, королевские конюшни и племенные жеребцы!
С досадой глядя на привередливого заводчика (Святые Небеса! Разумеется, великого генерала!), астроном похолодел, услышав короля Тхэджо:
– Четвёртый принц! – задумчиво проговорил будущий свёкор, не замечая, как на него со священным ужасом уставились оба горе-советчика. – Не знаю, как насчёт других, а эти двое вместе тренировались. Возможно, между ними возникла симпатия.
От такого покушения на святое, даже чисто гипотетического, Чжи Мон поперхнулся и не успел ответить, а в это время генерал, сам того не зная, своим брюзжанием спас ситуацию.
– Одна всё время охотилась на медведей, другой гонялся за волками! Они ни разу не встречались после занятий, – как-то уж очень старательно хихикнул генерал.
– Тогда кого нам выбрать? – всплеснул руками Чжи Мон, демонстрируя нетерпение, чтобы поскорее свернуть этот спектакль. И, не сумев отказать себе в удовольствии лишний разочек поддеть генерала, с воодушевлением ответил на свой же собственный риторический вопрос: – Ах да! Восьмой принц! Он ведь должен повторно жениться. Но там совершенно разные уровни интеллекта, образования и общего развития…
Разумеется, толстокожий генерал пропустил его ехидный намёк, но уловил главное – номер восемь!
– Эй! – вознегодовал возмущённый совершенно не тем, чем следовало, папаша. – Почему это вы перечислили только этих принцев, а? Посмотрите, вы забыли назвать одного из них!
В довесок ко всем своим недостаткам генерал оказался ещё и на удивление жутким скромнягой, когда дело коснулось его личных чаяний, и почему-то не мог заставить себя прямо попросить у короля Тхэджо того, на кого положила глаз его дочь. Имя этого счастливца звездочёту было прекрасно известно. Он из одной только вредности не предложил десятого принца сразу, попутно приврав про звёзды и гороскоп, волю которых он мог подтасовать нужным образом безо всякого ущерба для государства и собственной совести.
А с чего бы ему помогать этому невежде? Его дочь – вот пусть сам и выкручивается!
Однако король Тхэджо оказался более сообразительным, чем его старый боевой товарищ.
– Ты серьёзно? – с искренним изумлением посмотрел он на генерала, который вмиг зарделся так, будто женили его, а не Ван Ына, ничего не подозревающего о крутом повороте в собственной судьбе.
Чжи Мон закатил глаза, но удержался от комментариев, заставляя себя быть благодарным. Главное – не тронули четвёртого принца.
По крайней мере, в данный момент.
***
Если четвёртый принц был для Чжи Мона головной болью, Хэ Су – лёгким переутомлением, а генерал Пак – занозой в… эстетических чувствах, то третий принц являл собой натуральный геморрой в острой стадии, ни игнорировать, ни свыкнуться, ни вылечить который астроном даже не надеялся.
И пусть сам по себе Ван Ё не был таким уж плохим человеком (высокомерие и мелочная недоброжелательность в личный реестр смертных грехов Чжи Мона не входили никогда), последнего мерзавца из него старательно лепила родная матушка, вбившая себе в голову, что непременно должна остаться в истории не только в качестве жены, но и матери правителя Корё.
Что ж, как говорится, бойтесь своих желаний, королева Ю!
Ван Ё был ей нужен только для укрепления власти, как когда-то Ван Со стал, пусть и безуспешно, орудием давления на короля. При всех очевидных недостатках королева Ю не могла не восхищать Чжи Мона своими зашкаливающими амбициями и патологической целеустремлённостью, которых пока ещё недоставало четвёртому принцу. Вспоминая все её пакости, уловки и преступления, на которые она шла со дня свадьбы со здравствующим королём, чтобы стать матерью короля будущего, Чжи Мон восторгался также и её преступной изобретательностью и изворотливостью, от которых не отказался бы и сам, в рамках закона и совести, разумеется.
И такая женщина дёргала ниточки, связывающие по рукам и ногам третьего принца, заставляя его алчно рваться к трону, но при этом плясать в качестве её личной нелепой марионетки.
Поэтому в случае с третьим принцем Чжи Мон действительно играл с огнём, но ставки были слишком высоки, и он продолжал свои стратегические
