Мертвые канарейки не поют - Антон Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сглотнул и закончил:
– Заставлял меня помогать ему. Мне было противно, я знал, что совершаю преступление, мне было жаль тех девушек, которых он… насиловал. Но я в итоге делал это! Я стал преступником!
Рита, сжав его руку, заявила:
– Это он сделал тебя преступником. Тебя, собственного сына! Вот ведь сволочь был твой отец, извини за откровенность!
Гоша не стал возражать.
– А почему он убил твою маму? – спросила она наконец, и молодой человек вздохнул:
– Она давно порывалась уйти от него, а в тот вечер они ужасно поссорились, она заявила, что не собирается больше жить с таким монстром, как он, ведь он бил и ее, и меня… О, если бы только бил! И он тем же вечером ее отравил! И я тому был единственным свидетелем…
– Что значит – если бы только бил? – прошептала Рита, и Гоша, снова закрыв лицо руками, заплакал.
– Он… он приставал к тебе? Он сексуально домогался тебя, собственного сына? – ужаснулась девушка, и Гоша пробормотал:
– Это началось, когда мне исполнилось семь. И продолжалось, пока не исполнилось тринадцать. Он заявлял, что это… нужно для того, чтобы я стал настоящим мужиком…
– Как хорошо, что он подох! – произнесла Рита вслух, и Гоша тихо добавил:
– Думаю, он делал это потому, что ему нравилось… обладать властью над всеми, в том числе над собственным сыном. А я винил себя, меня долгие годы мучили кошмары. Мама ни о чем, конечно же, не знала. А когда я повзрослел и однажды дал ему отпор, он наконец отстал от меня. Маме я все равно ничего не говорил, потому что… мне было стыдно! Но она что-то подозревала, потому что знала, за какого монстра вышла замуж, и в итоге заставила меня все ей рассказать. Это и стало причиной той их ужасной ссоры…
Он смолк, а Рита, подумав, спросила:
– А эта кассета с твоим ложным признанием, она где?
– Он где-то ее спрятал, думаю, в надежном месте. Я после его смерти весь дом перерыл, но так и не нашел. Если ее обнаружат следователи…
Он вздохнул и добавил:
– Поэтому я и хочу с ними поговорить, сделать чистосердечное признание. Это самое лучшее…
– Нет! – Голос Риты звучал уверенно и твердо. – Это не самое лучшее, поверь мне!
– Но как же… – Гоша с удивлением взглянул на нее. – Ты считаешь, что надо идти не в прокуратуру, а обратиться к прессе? Наверное, ты права… Обстоятельное покаянное интервью, быть может, в какой-то мере поможет…
Рита снова жестко повторила:
– Нет. Никаких признаний, никаких интервью. Первое, что ты должен сделать, это найти эту запись и уничтожить ее…
– Не понимаю… – начал молодой человек, а Рита заявила:
– Да, уничтожить! Твой отец мертв и понести наказания ни за одно из своих преступлений уже не сможет. А вот твоя жизнь будет разрушена окончательно и бесповоротно, если это признание попадет в руки кого-то другого. И если… станет известно о том, чему ты подвергался со стороны отца в течение многих лет!
Гоша, в глазах которого стояли слезы, прошептал:
– Но ведь выходит, что мы утаим правду и сам я не понесу наказания за то, что помогал своему отцу-монстру…
– Ты уже наказан! – заявила Рита. – Ты его жертва, причем самая первая! Его родной сын, жизнь которого он втоптал в грязь. И поверь мне, ведь я тоже жертва твоего старика: если ты поведаешь обо всем, то это ничего не изменит, но окончательно уничтожит тебя. И начать новую жизнь ты уже не сможешь никогда!
Гоша, склонив голову, прошептал:
– Но выходит, что новую жизнь я начну со лжи…
– Не со лжи! – Рита сильно сжала его руку. – Просто с того, что не сообщишь падкой до дешевых сенсаций публике то, что ее и так не касается. Думаешь, если ты скажешь, что твой старик… в течение многих лет насиловал тебя, то тебе это поможет в дальнейшим сделать карьеру? Извини, я скажу сейчас страшную, несправедливую, но правдивую вещь: кто захочет обращаться к такому адвокату? Кто возьмет его на работу? А если и возьмет, то кто гарантирует, что за спиной у тебя не будут шептаться? Какую ты сможешь сделать карьеру?
Гоша молчал, а Рита продолжила:
– Тебе и так придется сложно, потому что ты сын адвоката-преступника. И новая порция разоблачений не поможет тебе возвыситься в глазах общественности, наоборот, станет поводом, чтобы еще с большей силой наброситься на тебя…
Молодой человек поднес к губам руку Риты, нежно поцеловал ее и со вздохом произнес:
– Какая ты чудесная! Как бы я хотел, чтобы ты была моей… моей подругой… Спутницей жизни… Женой…
Рита медленно убрала руку, ничего на это не отвечая, и Гоша вздохнул:
– Понимаю… Нет, я в самом деле понимаю, что упустил свой шанс. Ты ведь любила меня, я это видел и чувствовал. А теперь слишком поздно…
Они еще долго сидели на лавочке в старом парке, разговаривая о многом, о том, что их объединяет, и Рита все думала над словами Гоши.
Над его предложением руки и сердца или, по крайней мере, дружбы.
И когда под вечер они вернулись в город, то вместе направились в областную больницу – Рита к маме, а Гоша к бабушке. На ступеньках лестницы они попрощались. Гоша обнял девушку и поцеловал.
– Да, я упустил тебя. Я это знаю, более того, я понимаю, что и поделом мне. Потому что после того, что произошло, ты не хочешь и не можешь…
Он смолк, а Рита потрепала его по плечу.
– Ты правильно понимаешь. Не думаю, что я та, кто тебе нужен. Нас слишком многое связывает, а иногда это гораздо хуже, чем то, что разъединяет. И помни – ты уже понес наказание, и новая кара ничего не изменит. Так что пусть каждый из нас живет своей новой жизнью, насколько это возможно. Ну, прощай, Гоша Барковский!
Она поцеловала его в щеку и, не оборачиваясь, хотя так и хотелось развернуться, броситься обратно и повиснуть у Гоши на шее, Рита шагнула в длинный, залитый ровным светом коридор.
И двинулась вперед, так ни разу и не обернувшись.
– Мать, я уже думал, что ты не придешь! – заявил Антон Громыко, проталкивая ее сквозь толпу куда-то в небольшой конференц-зал. – Смотри, и место тебе занял…
Оказалось, что на стуле уже восседает кто-то другой. Антон принялся выяснять отношения, но Рита, усмехнувшись, сказала:
– Ничего, у стеночки постою. В конце концов, это собрание сотрудников вашей газеты, а я в ней не работаю.
Антон так зазывал ее на встречу с прилетевшим с кратким визитом новым владельцем «Городского сплетника» господином Еросяном, что Рита поняла – проще пойти туда и принять участие в этом мероприятии, чем постоянно оправдываться, объясняя, отчего она не может этого сделать.