Мертвые канарейки не поют - Антон Леонтьев

– А поминок разве не будет? – спросила она, и Гоша ответил:

– Ну, наверное, должны были быть, но ведь все, кого я приглашал на похороны отца, или не могут принять участие по понятным причинам…

Он сделал паузу, и Рита поняла, что это за причины.

– …или у них нет времени, или до них не дозвониться, а сами они не перезванивают. Хотели помянуть в тесном семейном кругу, но родственников у нас, по сути, не так много, а те, что пришли на похороны, побыстрее улепетнули под благовидным предлогом. Думал, с бабушкой в ресторан поеду, но бабуля теперь в больнице. Если она умрет, то никого у меня больше не останется…

Рита поняла, что Гоша Барковский, в сущности, так же одинок, как и она сама. Более того, у него и мать, и отец умерли. Ее-то были еще живы.

Только много ли от этого толку?

– Прогуляемся? – произнесла Рита, указывая на примыкающий к кладбищу старый парк.

Гоша, слабо усмехнувшись, спросил:

– А ты не боишься? Ну, я ведь сын жуткого преступника… К тому же его пособник…

Рита взяла его за руку, ответила:

– Не боюсь. Или ты спешишь?

Она знала, что Гоша Барковский никуда не спешит, потому что, как и ей самой, спешить ему некуда. У него, если не считать старенькой бабушки, дни которой, впрочем, судя по всему, тоже уже сочтены, никого нет.

Ее собственные родители живы, но разве это жизнь?

Они брели по заросшим тропинкам старого парка и молчали, потому что никто не знал, что сказать.

Наконец, Гоша произнес:

– Я знаю, что моему отцу нет прощения. Он преступник, мерзавец, моральный урод, мразь.

– О мертвых или хорошо, или… – произнесла Рита и запнулась, понимая, что вряд ли смогла бы сказать что-то хорошее о покойном Льве Георгиевиче.

– Или все! – страстно заявил Гоша. – Я знаю, что мой отец разрушил твою жизнь, а также жизнь твоих родителей.

Рита не стала возражать, а только отпустила руку Гоши. Тот продолжил:

– Но он-то умер, а мне жить! И я знаю, что нелепо валить все на него. Клянусь тебе, о тех пакостях с этим ужасным клубом я ничего не знал! Отец наверняка организовал это, чтобы иметь возможность держать в узде местных царьков. И заставлять их делать то, что в его интересах.

Рита, взглянув на молодого человека, заявила:

– Никто и не говорит, что ты знал. Твой отец много чего натворил, но теперь он мертв…

– Но ведь я тоже много чего натворил! – заявил с горечью Гоша. – И не думай, я не плачусь и не пытаюсь тебя разжалобить. Да, я помогал ему…

Он судорожно вздохнул и выпалил:

– Помогал ему заманить к нам на дачу молодых наивных девушек. Зная, что отец… Что он их изнасилует!

Он замолчал, и они какое-то время молча шли по дорожке. Рита, внезапно вновь взяв Гошу за руку, произнесла:

– Но почему ты это делал?

Гоша, решительно высвободив руку, ответил:

– Видимо, потому что я такая же тварь, как и мой отец. Такой же моральный урод и гнусный преступник, которому нравится причинять другим страдания…

Рита, все же взяв его за руку, мягко сказала:

– Я знаю, что это не так. Тебе было противно помогать отцу. Ты пытался остановить его. Он сам потешался над тобой, повторяя, что ты не такой! Так скажи, почему?

Снова воцарилось молчание, и наконец Гоша произнес:

– Думаю, я лучше отвезу тебя в город. Или ты сама на автобусе доберешься, если тебе противно ехать вместе со мной. А потом я отправлюсь в прокуратуру и сделаю чистосердечное признание. О том, как помогал отцу. Заманивал ему наивных студенток или девиц с улицы. Был в курсе того, что он их насиловал, но покрывал его ужасающие деяния…

– Но ведь ты не знал о том, что он творил в этом клубе по интересам, и это главное! – крикнула Рита, а Гоша с горечью возразил:

– Какая разница? Там они убивали тех девиц, которых я привел к отцу. То есть изначально это я виноват в том, что они попали в их поле зрения. Если бы я проявил больше мужества, если бы я не делал этого…

Он заплакал, и Рита увлекла его на поросшую мхом скамейку. Гоше потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, и Рита гладила его по голове, чувствуя, что все еще любит его.

Был ли у них какой-то шанс?

– Спасибо тебе, Рита. Но мне пора. Если я хочу завершить всю эту кошмарную историю, то должен сделать чистосердечное признание и…

– Сделаешь, – ответила она, – и получишь солидный срок. Но сначала скажешь мне, почему ты ему помогал!

– Потому что я его сын, потому что я такая же мразь, потому что яблоко от яблони недалеко падает…

Гошин голос сорвался, а Рита, прижимая его к себе, сказала:

– Я знаю, что это не так. Ты осуждал его, но все равно делал то, что он от тебя требовал. Почему, Гоша?

И вдруг ей пришла в голову странная идея.

– Твой отец шантажировал тебя так же, как всех этих лучших людей города, принимавших участие в изнасилованиях и убийствах, я права? Но посредством чего?

Гоша, закрыв лицо руками, долго молчал, а Рита все размышляла, что же за человек Барковский-младший.

Наконец, молодой человек оторвал руки от лица и произнес:

– Да, отец меня шантажировал. Ты можешь задаться справедливым вопросом, чем же именно. Тем, что угрожал сдать меня правоохранительным органам за убийство моей мамы!

Рита шокированно уставилась на Гошу и прошептала:

– Господи, ты убил собственную мать?

Гоша, сухо рассмеявшись, качнул головой.

– Нет, конечно же, нет! Я так любил ее, она была лучшей мамой на свете. И по официальной версии умерла, приняв слишком большую дозу снотворного. По неофициальной, запущенной самим отцом, покончила с собой, так как страдала депрессиями. А на самом деле…

Он взглянул на Риту, и от этого взгляда его изумрудных глаз девушке сделалось не по себе.

– На самом деле это он убил ее!

Рита не могла сказать, что признание Гоши ошарашило ее. Она ожидала чего-то подобного – никаких иллюзий относительно Льва Георгиевича у нее уже давно не было.

И если он причинял зло другим людям, ей самой, ее семье, то мог причинять его и своим жене и сыну.

– Значит, это он убил твою маму… – произнесла она тихо. – Но отчего тогда он шантажировал тебя? Это ведь ты мог бы, если уж на то пошло, шантажировать его.

Гоша горестно улыбнулся:

– Он знал, что я знаю, и принял меры к тому, чтобы я его не выдал. Запугав меня – а мне было тогда пятнадцать лет, то есть я был уже дееспособным с точки зрения Уголовного кодекса, – он выбил на камеру признание в том, что это я отравил маму. А потом, пугая меня тем, что я на долгие годы отправлюсь на нары, заставлял меня…