Завещание поручика Зайончковского - Мариэтта Чудакова

– «В учебнике следует, безусловно, оценить, – читал дед “с выражением”, – масштаб репрессий в годы “большого террора”. Однако для этого следует четко определить, кого мы имеем в виду, говоря о репрессированных. Думается, было бы правильно, если бы здесь появилась формула, в которую будут включены лишь осужденные к смертной казни и расстрелянные лица. Это поможет уйти от спекуляции на этой теме…» Понятно? – спросил дед с непонятным Феде торжеством.

– Это какой же дурак написал такое? – рассерженно спросил отец. – А кто в лагере сидел? А то и умер там – обморозился или от дистрофии во время войны – они не репрессированные, что ли? За что же тогда наше государство их детям компенсацию выдает? Тоже спекуляция, что ли?

– Ага! – крикнул дед, и голос его сорвался на фальцет. – Дошло? Понял все-таки?

– Ну это-то я всегда понимал. Ты уж, батя, в дебилы меня не записывай все ж таки. Так кто написал-то такое?

– Сейчас скажу. Только это не дурак, а похуже. Разница.

Дед стал читать – громко, голосом показывая свое отвращение:

– «А. А. Данилов, доктор исторических наук, автор новейшей концепции учебника “История России. 1900–1945”».

– Так что – учебник-то такой есть уже? – спросил отец.

– Напи-и-ишут! Заявили, что вовсю работают. Федька по нему уже будет историю нашу изучать, если вы все глазами лупать будете. И вам же он потом козью морду сделает. «Какой-такой, – скажет, – террор? Чего вы мне наговорили? Нам теперь в школе все точно объяснили. Все у нас всегда в ажуре было. Кого надо, того и стреляли. Все остальные – целехоньки».

– А мне-то что делать прикажешь? – рассердился наконец отец. – Я механик, не доктор наук.

– А, вона как? А про Федьку подумал? Сын-то – твой? Ай нет? – спросил отец. – Может, соседа?

– Батя! Не дело-то говорить не по возрасту тебе вроде!

Дед уже снова уткнулся в листки.

– Вот тут… Леонид Бородкин, тоже доктор исторических наук, но только совесть сохранил. Вот он книгу здоровую готовил, с цифрами и диаграммами «Гулаг. Экономика принудительного труда». Изучал, на чьих костях промышленность Сталин строил. Так он по «Эху Москвы» рассказывал для примера, как в октябре какого-то года в одной партии заключенных по пути на прииск умерли по дороге трое, а трое – по прибытии. А каким же образом? Да безо всяких репрессий – просто трое охраной убито, а трое умерли от истощения и болезней. А шли неодетые, почти босиком, двести километров по морозу. Всё путем. Они, с точки зрения этого Данилова, не репрессированные вовсе. Так – сами снялись со своих мест и поперли зачем-то по морозу босиком…

Оба молчали. Потом заговорил отец.

– Слушай, батя, – мало что было! Почему кто-то за Сталина должен отвечать?

– А как не отвечать? У нас ведь это было, в нашей стране – не в Исландии, не в Гренландии. Вот эти льготы зэкам ничтожные, – сегодня-то они почти все поумирали, – это за то, что советский следователь мочился ему, избитому, валяющемуся на полу, прямо на лицо и не велел утираться.

– Да откуда ты это берешь-то? Демократов, что ли, наслушался?

– А ты Шолохова читал?

– «Тихий Дон» по телеку видел. Старый еще фильм. С Глебовым и Быстрицкой.

– Нравится?

– А то.

– Так вот он Сталину про такие именно дела писал – в 1937 году. Я его письма читал, они книжкой отдельной напечатаны, а их и не знает никто из вас! Там он допросы своих знакомых описывает, понятно? Плевали в лицо и не давали стирать плевки, понятно? И это еще не самое страшное, при ребенке не хочу рассказывать. Не испугался Сталину это писать, между прочим, а пугаться было чего! Это он потом от пьянки в маразм впал, но это другой уже разговор. Так вот все это надо полным текстом до сознания в школе еще доводить! Пока совесть у человека не заснула! У детей-то совесть есть еще. А подрастут – уже не поверят ничему. Потому что так спокойней.

– Да как же это описывать-то в учебниках? Ведь их дети будут читать! Врачи же говорят – не устоявшаяся еще психика, то да се…

– А так! Нельзя лживую историю России писать! Нельзя нашу великую трагедию ХХ века подштукатуривать. Такая страна, как Россия наша, на дороге не валяется!

– Да ведь как раз валяется! – вдруг высказался папаня.

– Так подымай! Твоя страна ай нет? Кто подымать-то будет? Варягов будем снова приглашать? Скандинавов, говоря по-современному? Так шведы и норвежцы только спят и во сне видят – нами управлять! Они свои страны выстроили – и живут себе припеваючи.

– А ты что думаешь, батя, – никто на нас не посягает, что ли?

– Сынок! Окстись! Ты ж все-таки не дядя Вася наш! Человек образованный! В детстве, по крайней мере, головастый был, как щас помню. Никто мыла не объелся, сынок, – на нас войной идти! Наполеон и Гитлер попробовали – так они просто на карту взглянуть забыли. Там все ясно нарисовано. Большая больно страна, хоть и бестолковая. И еще – неприятеля на своей земле страсть как не любим. До Волги еще можем допустить, не проснумшись. А дальше – не надейтесь никто!

Федька, хоть и вполуха, но слушал.

А дед продолжал, поглаживая давно вскочившего ему на колени своего любимца – рыжего, как пламя, одноухого сибирского кота Федосея:

– Только сегодня не в географии уже дело.

– А в чем?

– А в том – кому мы нужны-то больно, сам подумай, – победить нас, подчинить и нами потом управлять? Когда мы сами-то с собой управиться не можем? Правильно какой-то умный человек сказал: «Россию могут победить только русские». Кто нас может уважению к закону выучить – это я и ума не приложу. Не признает у нас закона никто – от самой верхней власти до разнорабочего в магазине. Вон по телевизору показывают – в Москве по дворам машины так ставят, что в случае беды пожарным к дому нипочем не подъехать. Да и не только в Москве – по всей стране.

Претит нам по закону жить – и все! Только и ищем, как обойти. А без этого никому с нашей страной не управиться. Не будет порядка.

– Так что ж нам – нового Сталина или Гитлера ждать? – серьезно спросил отец.

– Слышал небось, как сосед наш Кузьмич каждый вечер спьяну выступает: «При Сталине порядок был!»? – вопросом на вопрос ответил дед, хотя сам учил Федьку так не делать. – Кто кого-нибудь из них сегодня больно ждет, тому при нем первому башку и снесут. Только вот пока не снесут – он понять этого никак не сможет. А когда снесут – понимать уже нечем будет. Вот такая ситуация.

Хлопнула дверь, вошел улыбающийся человек. И Федька сразу понял, что дедова полку прибыло, и обеда теперь, пожалуй, ему точно не дождаться. Мать уехала до ночи и наказала отцу разогреть обед вовремя и накормить Федьку с дедом. Федька хоть этого и не слышал, но, зная свою мать, догадывался. Сам он спросить у спорщиков постеснялся – деревенское воспитание немножко другое все-таки, чем городское, нахальничать не очень-то позволяет. Но при появлении гостя, учителя истории в старших классах Оглухинской средней школы, будущий президент России приуныл – ясно было, что на отца теперь напустятся двое, и ему будет уже и вовсе не до обеда, – разве что чаю с вареньем гостю предложат. А есть, между прочим, уже здорово хотелось.