Уснут не все - Адам Нэвилл

развернулся, волоча по земле саблю. И увидел маленького, старого золотоискателя с грязной бородой, медленно бредущего по белому песку, держа в руках мушкет, который был длиннее, чем он сам.

Солдат снова посмотрел на Пророка Легия. Тот уже развернулся, поднялся на тощие колени и пытался левой рукой забрать пистолет из правой. Мушкетная пуля попала ему в грудь и вышла из спины, пробив куртку и накидку. Из сухого отверстия шел белый дымок.

Солдат вскинул саблю обеими руками, но это движение заставило его вскрикнуть и едва не выронить ее. Боль в боку была слишком сильной, чтобы дать выход мести. И он закричал от отчаяния и осознания собственной убогости. От неспособности восполнить кровопотерю и вернуть сестру, которую у него отняли. Он согнулся пополам и, чтобы не упасть, оперся на саблю, как на клюку. Затем из последних усилий выпрямился и обрушил саблю на тощую шею Пророка.

Удар заставил Легия упасть плашмя, но не отсек голову.

Тут к нему подошел старик.

– Тише. Тише. Тише, – сказал он. Затем посмотрел на проповедника и плюнул длинной струей табачного сока и слюны тому в затылок. Наступил ему ногой в грязном мокасине на руку с пистолетом.

– Будь я проклят. Этот человек не жив и не мертв. Как такое может быть? Боже милостивый.

– Мой пистолет. Заряди его, – сказал солдат.

– Слушаюсь, сэр. – Старый золотоискатель взял пистолет и зарядил его порохом и пулей, затем протянул драгуну.

– Легий. Моя сестра. Где она?

Пророк сплюнул и тяжело выдохнул, рот у него был вымазан в черной крови. Лицо было перекошено, каждое сухожилие длинной шеи и острого подбородка напряжено. Он что-то лепетал высоким, пронзительным, как у ребенка, голосом, но ни старый золотоискатель, ни солдат не понимали ни слова. Поэтому солдат прервал допрос. Он был близок к обмороку и хотел убедиться, прежде чем покинет этот мир, что Пророк действительно умер. Поэтому он приставил драгунский пистолет к затылку бледного, холодного черепа и разнес его на куски, словно тыкву с забора.

– Те палатки, – сказал солдат.

Старик дал драгуну опереться на себя левой рукой и повел его к палаткам. Там он потащил ослабшего солдата от одного трепещущего полога к другому.

– Что за Бог сотворил это, солдат? Что за Бог? – спросил его старик в последней палатке. Но к тому времени навалившийся на него солдат уже закрыл усталые глаза и покинул этот мерзкий мир. Он был далеко от того серого, высохшего и хнычущего существа, что лежало у них под ногами на грязном матрасе. Драгун отправился в другие края искать свою сестру, которую так и не нашел среди Светлокожих Нефийцев на берегу Великого Мертвого моря. Последними его словами было: «Используй мою саблю».

Старик отнес молодого солдата подальше от смрада смерти, который скоро должен был усилиться под белым солнцем пустыни, и упокоил его с миром в песке. Закрыл драгуну глаза и прочитал три строчки из единственной молитвы, которую помнил. Или это был гимн? Он не знал, но сделал для этого человека то, что мог. Затем отпилил драгуну голову его же собственной саблей, такой тяжелой и длинной, что он подивился силе той руки, что размахивала ею, словно хлыстом над безбожниками.

Затем золотоискатель вернулся к двенадцати палаткам, чтобы закончить страшную работу кавалериста.

В последней он отсек крошечные сморщенные головы у тех, кто был уже мертв или почти мертв – у тех, кто выполз из мертвых утроб Нефийских матерей. Острое лезвие сабли снова и снова царапало камень, будто эти родильные палатки стояли на каменном полу посреди всего этого песка.

Любопытный золотоискатель отбросил ногой в сторону потрепанные свертки с обезглавленным потомством и пошарил ногой в пыли. То, что покоилось под песком, было гладким и волнистым, как обточенный водой валун в чистом горном ручье.

Привыкший добывать из-под земли чудеса, старик бросил саблю и, обернув левый мокасин какой-то грязной пеленкой, принялся тереть ногой твердый камень.

Через несколько минут он обнаружил огромный глаз, выпуклый, как миндаль, и прикрытый тяжелым веком. Десять минут спустя очистил от песка то, что оказалось целым лицом.

* * *

К концу дня останки Нефийского потомства и стариков сгорели дотла в пылающих зданиях Сиона на берегу Великого Мертвого моря, а их палатки были срезаны с земли, унесены в сторону от лагеря и оставлены в виде горы грязного тряпья. Вскоре они тоже были преданы огню, ибо золотоискатель чувствовал, что именно этого хотел солдат. А когда солнце село за мерцающий океан безжизненной воды и от зданий на его проклятом берегу остались лишь почерневшие дымящиеся остовы, старик посмотрел на то, что обнаружил под семью палатками. На то, что было сокрыто под невесомыми оболочками мертвых детей в этом чумном госпитале и под песком.

Он посмотрел на шесть гигантских базальтовых голов, восемь футов в высоту и девять в ширину каждая, весивших примерно сорок тонн, как он подсчитал. Пытливо вгляделся в их огромные раскрытые глаза, которые, в свою очередь, смотрели на темнеющее и заполнявшееся яркими звездами небо. А когда он, наконец, ушел прочь, унося свой мушкет, пистолет, винтовку и саблю драгуна, не желая задерживаться возле этих руин в темноте, он задался вопросом, были ли то лики Богов? Богов, сотворивших все это?

Кукольные ручонки

У меня большая белая голова и кукольные ручонки. Я работаю за стойкой в западном блоке Груут-Хёйс. Когда не отношу доставленные лекарства жильцам, медленно умирающим в своих кроватях, то наблюдаю за зеленоватыми экранами мониторов. Камеры системы безопасности покрывают каждый дюйм красных кирпичных стен Груут-Хёйс и пустого переднего двора.

Я слежу за доставкой и смотрю, чтобы в здание не проникали посторонние. Доставка бывает каждый день, а посторонние уже не так часто. Почти все они поумирали в насквозь продуваемых зданиях мертвого города либо лежат неподвижно на темных камнях перед церковью Богоматери. В Брюгге умирающие бредут и ползут к церкви. Будто это единственный путь, который они помнят.

В прошлое Рождество меня послали с двумя портье найти маленького бабуина мистера Хуссейна, который живет в восточном крыле. Детеныш сбежал из клетки, ослепив свою сиделку. И пока я искал его на площади Гвидо Гезеллеплейн, я видел все мокрые, окоченевшие тела, лежащие в тумане под башней.

Один из дневных портье, Уксусный Ирландец, побил маленького бабуина, когда мы обнаружили его объедающим тела. Как и остальные жильцы, бабуин устал от дрожжей из подвальных баков. Ему хотелось мяса.

В десять утра на экранах мониторов появилось движение. Кто-то подъехал к