Западня - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

– В таком случае вы, должно быть, восхищаетесь странствующими рыцарями.

– Еще бы! – ответил юноша. – Если я о чем-то и жалею, то только о том, что не могу облачиться в доспехи, вскочить на коня и, зажав в руке копье, отправиться защищать обездоленных.

Эрмина и Семилан улыбнулись.

– Мне дали почитать «Дон Кихота», сказав, что я буду смеяться.

– И что же?

– А то, что мне было совсем не смешно.

– В самом деле?

– На мой взгляд, хозяин Ла Манчи – человек очень достойный, благородный и вдвойне интересный от того, что его обманывают и высмеивают, но он, несмотря ни на что, упорно отдает всего себя обездоленным, которые, по его убеждению, обратились к нему за помощью.

– Таким образом, вы сожалеете о старых добрых временах?

– Да, – наивно ответило дитя.

– Вот оно что! Ну так знайте, мой дорогой сударь, что я когда-то был таким же, как вы.

– Вот видите!

– Подобно вам, я тоже восхищался Дон Кихотом и даже вбил себе в голову последовать его примеру.

– В самом деле?

– В вашем возрасте я был силен далеко не так, как вы, с упоением читал книги о рыцарях и делал, точнее, пытался делать все, что в былые времена должны были уметь делать пажи, оруженосцы и рыцари.

– И что же они должны были уметь делать?

– От оруженосца, к примеру, требовалось умение при полном вооружении одним махом запрыгнуть на оседланного коня.

– Ого! И у вас это получалось?

– Нет, это было выше моих сил.

– И тогда вы остыли?

– Самым естественным образом.

– Что же вы делали еще?

– Накупил набедренников, нарукавников, приобрел шлем и кирасу.

– И облачались в них?

– Облачался в них, садился на коня и скакал по парку моего отца, к величайшему удивлению наших крестьян.

– Украшая гребень шлема перьями?

– Всех окрасок и расцветок, – добавил Семилан.

Бандит врал не краснея, но юный Давид от его рассказа получал огромное удовольствие.

– А мне этого было бы недостаточно, – вновь взял слово юноша.

– Вот как?

– Да, мне бы понадобились еще и враги, с которыми можно было бы сразиться.

– Вот вы о чем! На десять лье в округе меня все просто обожали и испытать мужество мне было просто не на ком.

Семилан немного помолчал и добавил:

– Знаете, я даже сохранил все эти железки, которые тогда мне были слишком велики, и…

– Неужели они до сих пор у вас?

– Да.

– Позволительно ли мне будет попросить вас об одной услуге?

– Все, что угодно.

– Мне хотелось бы взглянуть на эти доспехи.

– Я в вашем полном распоряжении.

– В таком случае едем прямо сейчас! – нетерпеливо воскликнул юный Давид.

– Прямо сейчас не получится, – сказал Семилан. – Сначала я должен найти их, узнав, где хранятся эти реликты давно ушедших времен. Полагаю, они на чердаке, но мне нужно время – я должен приказать отчистить кирасу от пыли, проверить все ремешки и заменить на гребне шлема перья.

– Когда мне будет позволено явиться к вам с визитом?

– Если желаете, то послезавтра.

– Утром?

– Утром, – подтвердил Семилан.

– Господин де Самазан, не будете ли вы так любезны дать мне ваш адрес?

– Разумеется. Я живу в доме 123 по улице Пале-Гальен.

– Я обязательно к вам приеду, можете быть в этом уверены.

– А я буду с нетерпением вас ждать, потому как при виде удовольствия, которое вы испытаете, помолодею на пятнадцать лет.

С этими словами Самазан встал, раскланялся и удалился.

Но Самуэль был настолько рад увидеть в этом человеке отголоски своих детских грез, что ни за что не отпустил бы его одного.

– Вы уходите? – спросил он.

– Да. Я здесь всем уже порядком надоел.

Эрмина вежливым жестом отмела эти его слова.

– Позволительно ли мне будет вас проводить? – спросил юный Давид.

– С превеликим удовольствием, – ответил Семилан, в глазах которого внимательный наблюдатель увидел бы искорки удовлетворения.

– Самуэль, вы меня покидаете? – спросила Эрмина.

– Полагаю, вы на меня за это не обидитесь?

– Еще как обижусь.

– Ах! Вините в этом господина де Самазана, он меня заинтересовал и теперь меня к нему тянет неодолимая сила.

– Господин Давид, – сказал Семилан, – прошу вас, не ссорьте меня с госпожой де Сентак, мне очень не хотелось бы потерять ее хорошее ко мне расположение.

– Моя кузина – сама доброта.

– Льстец! – прошептала Эрмина. – Но ваши заискивания не введут меня в заблуждение. Я прекрасно вижу, что больше ни на что не гожусь, раз часы досуга вы намереваетесь проводить явно не в моей компании.

– Так вы скоро станете черствой и злой, – сказал Самуэль.

– Нет, дитя мое, нет, ступайте с господином де Самазаном и хорошенько повеселитесь – это мое самое заветное желание. Вы видели моего маленького Шарля?

– Вашего сына? Я поцеловал его сразу по прибытии. Мне он показался немного бледным, – ответил Самуэль.

– Да. Вот уже несколько дней мне кажется, что он болеет.

«Вот черт! – подумал Семилан. – Только бы ему не взбрело в голову умереть. Мы в нем отчаянно нуждаемся, чтобы получить наследство матери и передать все права на него опекуну, то бишь господину де Сентаку».

– Но я надеюсь, это скоро пройдет. До свидания, господин де Самазан. – добавила она.

– До свидания, мадам. И благодарю вас за оказанный мне доброжелательный прием.

– До скорого, кузина, – промолвил Самуэль.

– До скорого, неблагодарный мальчишка, – ответила мадам де Сентак, слегка ударив Самуэля китайским веером по щеке.

Они вышли вместе, но не успели покинуть и переднюю, как до мадам де Сентак донесся голос Самуэля, обратившегося к Семилану с вопросом: – Вы много прочли книг об обязанностях и воспитании рыцарей?

– Десятка два.

– Надеюсь, вы дадите мне их почитать?

– Разумеется. Когда приедете взглянуть на доспехи, они будут в вашем полном распоряжении.

Эрмина на несколько мгновений погрузилась в задумчивость.

Она размышляла обо всем, что с ней произошло – о сцене, разыгравшейся в Бореше, о вмешательстве де Кастерака и де Самазана, о том, что рассказал ей первый, и о смелом, но в то же время робком признании в любви второго.