Неподвластная времени - Анхела Бесерра

— И не подумаю.

Кадис стушевался перед внезапным бунтом своей ученицы. Ему хотелось сорвать с нее одежду и овладеть ею прямо на холстах; позабыть о страхах, вновь стать тем, кем он был когда-то.

— Ты не пойдешь к нему.

— Обязательно пойду. — Начав дразнить наставника, Мазарин все больше входила во вкус. — Он меня любит, ясно? По-настоящему.

— Я тоже тебя люблю, Мазарин. Разве ты не видишь?

— Так докажи это.

— Секс — это еще не все. Загляни ко мне в душу. Разве ты не видишь, что я чувствую? Ты не виновата, малышка, меня непросто понять. В твоем возрасте любовь понимают по-другому.

— Любовь не зависит от возраста, Кадис. Меняются только внешние атрибуты, а не чувства. Все то же самое: ревность, надежды, желание обладать… Неужели ты чувствуешь иначе лишь потому, что дольше меня живешь на свете?

— Я уже прожил свою жизнь.

— Неправда. Все еще может измениться, стоит только захотеть. Но ты не хочешь. Ты позволил себе состариться. Физическая немощь тут ни при чем. Хотя что толку говорить, все равно ты меня не слышишь.

— Ты просто не знаешь, каково это. Глядя на себя в зеркало, ты видишь прекрасное юное лицо.

— А тебе не приходило в голову, что твоя седина кажется мне красивой? Мое мнение не считается? Для любви внешность не так уж важна. Иногда мне с трудом верится, что ты художник.

— Мы никогда не договоримся, Мазарин.

— Пока я тебя не знала, ты был моим героем. Теперь, когда стало ясно, каков ты на самом деле, я не знаю, как к тебе относиться. Мне жаль сбрасывать тебя с пьедестала. Возможно, все дело именно в этом. Я полюбила не человека, а придуманный образ. Знаешь, почему мы зашли в тупик? Потому что наша страсть не находит выхода.

— Здесь ты точно ошибаешься, малышка. — Кадис раскинул руки, демонстрируя завешанные холстами стены. — У нас получаются шедевры.

— Ты хочешь сказать, что, как только будет закончена последняя картина, мы упадем друг к другу в объятия?

— Сначала все просто чудесно; вспыхивает огонь, трещат сухие поленья, искры весело скачут, языки пламени ползут все выше... И вот уже разгорается грандиозный, необоримый, пожирающий все на своем пути пожар. Но проходят годы, и начинается рутина; сырые дрова не хотят гореть, искры не скачут, пламя не греет... На смену страсти приходит здравый смысл. — Мазарин слушала, опустив голову. Ей хотелось сказать, что с ней все будет не так, что она станет каждый день изобретать новые услады, но девушка знала — учитель ей не поверит. — Инстинкт сменяется философией, крики страсти — долгими разговорами, любовное томление — обменом новостями... Сейчас ты трепещешь, словно птичка, стоит мне коснуться тебя кончиком кисти. Твоя страсть рождает ответную страсть во мне, темную, непонятную, полную тревог и угрызений... А потом она выплескивается на холст. Душа и кисть, секс и цвет...Слившиеся намертво. — Кадис положил руку на затылок Мазарин, притянул девушку к себе и поцеловал в лоб. — Ты этого не знаешь, малышка, потому ты пока не знаешь жизни.

— Ты словно испытываешь себя.

— Возможно. Не только молодым свойственно проверять, как далеко простираются пределы их собственного "я".

— Твои пределы вторгаются в мои, и мне от этого больно. Тебе не приходило в голову, что ты можешь меня ранить?

— У тебя завышенные ожидания; ты сама себе все это придумала. Моей вины тут нет.

— Ты эгоист, Кадис. И хуже всего то, что я люблю тебя даже таким.

Их разговор прервал мобильный телефон Мазарин. Она опять забыла его выключить.

— Это он. Жить без тебя не может, — ядовито заметил Кадис.

Мазарин взяла трубку и заговорила тихим, нежным голосом, чтобы заставить учителя ревновать. Звонил Паскаль. Он хотел пригласить подругу на ужин, чтобы сообщить ей нечто важное.

— Хорошо. Конечно, милый, я приду, — пообещала Мазарин, пристально глядя на Кадиса.

— Да как ты можешь с ним ворковать в моем присутствии? — Художник побелел от ярости.

— Чем ты занимаешься, Мазарин? — недоверчиво спросил Паскаль, услышав мужской голос.

— У меня урок.

— Скажи ему правду. Скажи, чем ты занимаешься на самом деле: любишь меня, — не унимался Кадис.

— Мазарин, с тобой какой-то мужчина. Признайся, у тебя кто-нибудь есть? — настаивал Паскаль.

— Это мой преподаватель. У него скверный характер.

Взбесившийся от ревности Кадис попытался отобрать трубку. Мазарин поспешно выключила телефон и бросилась наутек. Мольберты падали на пол, картины на стенах дрожали, шпатели кружились в воздухе, кисти летали от стены к стене, точно стрелы без оперения в поисках цели. Яростная гонка по кругу превратила мастерскую в око тайфуна. Спасаясь от гнева Кадиса, Мазарин взбежала по винтовой лестнице под стеклянный купол. Прежде она на такое не решалась. Наверху стояла широкая кровать со сбившимся белым покрывалом, мятыми простынями и подушками с вылезшими перьями.

Кадис догнал девушку, схватил и швырнул на кровать со всей силой своей неуемной ревности. Мазарин упала лицом вниз, и Кадис одним движением сорвал с нее рубашку; при виде голой девичьей спины и выступающих под кожей лопаток его пенис моментально налился кровью. Кадис подмял девчонку под себя. Она ведь этого хотела? Что ж, сейчас получит. Он уже расстегивал молнию на брюках, как вдруг услышал тихий, жалобный плач. В тот же миг буря улеглась. Ураган затих. Кадис понял, что едва не совершил чудовищное зверство. Он принялся целовать ее всю, от ладоней до ступней, вымаливая прощение. Стоны девушки отдавались в душе Кадиса острой болью. Он ужасался собственной глупости и низости. Нет, так нельзя!

Если это когда-нибудь и произойдет между ними, то совсем по-другому. Пусть это будет любовью в истинном смысле.

46

После знакомства с Кадисом Мазарин начала курить, и новая привычка оставляла огромную брешь в ее весьма скромном бюджете, пополняемом за счет сиротской пенсии. Отойдя от табачного киоска, девушка пересчитала содержимое кошелька: у нее ровно пятьдесят евро семьдесят центов, чтобы прожить два оставшихся апрельских дня и сделать важную покупку.

В начале каждого сезона, когда красавицы модели с рекламных плакатов соблазняли последними коллекциями, Мазарин старательно обходила витрины, предоставляя наряжаться другим. Ее собственный гардероб состоял из пары джинсов, четырех маек, трех свитеров и одного-единственного пальто.

Сверх этого она не могла позволить себе даже шарфик. Крошечные суммы, которые удавалось скопить, оплатив счета за воду, свет и телефон и отложив деньги на еду, девушка тратила на краски и холсты в бутике "Сеннелье" в переулке Вольтера, где студентам делали скидки.

Однако в этот вечер Мазарин решила купить весеннюю куртку: старое доброе черное пальто было слишком теплым для мая.