Сетерра. 3. Зенит затмения - Диана Ибрагимова

Безногий мальчишка по имени Астре разразился гневной тирадой о том, что это грязный, несправедливый способ, и даже попытался детям внушить, чтобы они забыли слова Нико. Но самая жуть состояла в том, что никто ничего не забыл. Цель приказала порченым запомнить каждое слово. И они оказались в ловушке без выбора. А Липкуд вместе с ними.

Он внутренне порывался уйти, и не раз. Маленький человек внутри Косички еще не погиб. Он хотел просто жить. Как можно тише и как можно дольше. И одним пьяным богам ведомо, почему Липкуд уже третий день сидел на борту проклятого парохода и слушал, как гребные колеса взбивают море.

Он успокаивал себя тем, что даже если это последние полтора трида в его жизни, лучше провести их здесь, а не голодать в дырявом пансионе. По крайней мере, дети будут сыты и одеты. И на «Мурасаки» есть бесплатный доктор. Он уже присмотрел за Юль, и девочке стало лучше.

– Ты в порядке?

Липкуд вскинул голову и увидел Сиину. Она закуталась в шаль и села рядом с ним на ящик возле ограждения, за которым далеко внизу шумела темная вода.

– Я совершенно точно не в порядке, – сказал Косичка и пожалел, что девушка не состоит в его театре, поэтому не знает о его желании побыть в одиночестве.

С Сииной у Липкуда вообще складывалось странно. Она была вторым в его жизни человеком, которого он почувствовал раньше, чем увидел. Первым оказался этот гад Кайоши. Косичка уличил его, когда еще даже шагов в тюремном коридоре не было слышно.

Липкуд откуда-то знал, что парень этот одинокий, болезный и жить ему осталось недолго. Вот и захотелось устроить для него праздник. Не столько из-за денег, сколько по доброте душевной. Кто же знал, что Кайоши окажется такой скотиной.

Про Сиину Липкуд знал другое: на этой девушке надо срочно жениться. Пока никто не раскопал, какая она внутри, и не увел. Снаружи-то обычная. Не красавица, да и не уродина. Подумаешь, шрамы. У Липкуда самого ожоги на половине тела красовались. А вот внутри… Внутри она была такое сокровище, что от счастья умрешь. Всех детей в театре могла полюбить, как настоящая маменька. Обо всех позаботиться, а если надо, и повоспитывать. И хозяйственная, и добрая. И… просто прелесть. Косичке позарез нужна была такая жена. И хоть об стену убейся, а не разгадаешь, с чего вдруг он сделал такие выводы в первую минуту их знакомства.

Но сейчас ему хотелось спрятаться ото всех, а Сиина, как нарочно, взяла и подсела. И спиной Липкуд чувствовал прожигающий взгляд высоченного детины, который сразу ему не понравился. Косичка с первого момента терпеть его не мог. Потому что этот дылда своими здоровенными ручищами обнимал Сиину за плечи, когда Липкуд впервые ее увидел. Этот гад трогал его жену! Косичка чуть не загорелся прямо на месте, но понял, что, кажется, сходит с ума, поэтому раскланялся и пошел дальше осматривать корабль, но еще раз обернулся, чтобы поймать взгляд Сиины. Она смотрела на него, может, полсекунды, но Косичка застыл, как захваченный в плен. В ее взгляде было столько значений, сколько могут выдать за миг только женские глаза.

И потом весь день он строил грандиозные планы и старался танцевать так, чтобы Сиина оказывалась рядом. Частенько между ними встревал длинноногий, но это Косичке почти не мешало. Он надеялся заговорить с порченой после праздника, когда все уляжется. Придумывал что-нибудь впечатляющее, примерял на себя то образ шута, то романтичного героя из баллад. Но вечер закончился объявлением о зените затмения, и план Косички рухнул.

И вот сейчас они сидели бок о бок с Сииной, но у Липкуда не было ни слов, ни сил что-нибудь ей говорить. Мало того что он повел себя как трусливый идиот, когда узнал о затмении, так еще и до сих пор не мог прий ти в себя.

– Ты извини, что я тебе надоедаю, – проговорила порченая. – Я знаю, тебе сейчас не до меня совсем.

– Ничего, ничего. Я слушаю, – наигранно взбодрился Липкуд. – Просто мне до сих пор кажется, что я еще не проснулся.

– Понимаю, – вздохнула Сиина. – Мы когда узнали, трид назад, тоже были не в себе. Но я вообще-то о другом поговорить хотела.

– Хочешь за меня замуж? – грустно улыбнулся Липкуд. – Я и так собирался предложить, да, как видишь, времена у нас не свадебные. Но как только разберемся с концом света, я тебе напомню.

Девушка рассмеялась.

– Я хотела тебя поблагодарить, – сказала она. – Кайоши тебе пока не говорил… То есть это я попросила его не говорить…

Порченая обернулась и увидела, что дылда подошел еще ближе и никаким шепотом от него не спастись.

– Марх! Уйди, пожалуйста! Я же просила!

– Где хочу, там и стою!

Сиина одарила братца таким взглядом, что у Липкуда аж холодок по спине прошел. Такой ее он еще не видел, и ему страшно понравилась новая женушкина черта. Только… чтобы не часто, а время от времени. Для разнообразия отношений, так сказать.

Марх что-то прошипел себе под нос и ушел, а Сиина, проводив его глазами, снова потеплела и заговорила:

– Помнишь, тебе приснился морозный шаман и попросил сыграть для него пьесу?

– А ты откуда знаешь? – удивился Липкуд.

– Это был Кайоши, – смущенно проговорила порченая и взяла Косичку за руку. – Только не горячись, ладно? Мне после вчерашнего уже боязно, что ты вскочишь и побежишь его убивать.

– Не побегу, если руку не отпустишь, – сказал Липкуд, гипнотизируя ладонь порченой, и только потом встрепенулся. – Погоди, ЧТО ты сказала?!

– Это был Кайоши, – повторила Сиина. – Это он тебя выдернул из тела тогда. Он это сделал, чтобы провести тебя через море на Валаар. Чтобы ты растопил снег и помог мне добраться до избушки. Я замерзала в лесу, а ты меня спас. Я так давно хотела сказать тебе спасибо.

Сиина крепко обняла Косичку, и он наконец все вспомнил. Запах ее мокрых волос и палой листвы. Колкую темноту и пьесу. Пьесу, которую велел сыграть шаман.

В ней был другой сюжет. Не такой, как в оригинале. В этой пьесе Снежница подарила Эйнару шкуру белого оленя, и он вернулся домой, чтобы вылечить сестру. А несчастная влюбленная так скучала по нему, что не выдержала и сбежала от отца Мороза. И тогда от злости он превратил ее в человека и оставил замерзать посреди заиндевелого леса. И Снежница погибла бы. Но отец все-таки сжалился над ней, растопил сугробы и проделал в них дорогу, ведущую к дому Эйнара.

В той пьесе Липкуд играл не роль молодого охотника. Он был Морозом, который раскаялся, увидев муки дочери, и подбадривал ее до тех пор, пока она не оказалась у порога возлюбленного.

Это была самая прекрасная пьеса из всех, что когда-либо перевирали на другой лад, и, сжимая в объятиях Снежницу, вдыхая ее запах, Липкуд понял, откуда он знает эту девушку и почему почувствовал ее раньше, чем увидел.

Тогда, зимней ночью на Валааре, он соприкоснулся с ее душой. И хотя память певуна ничего не помнила о Сиине до этого момента, его нутро так скучало по ней, что он чуть не умер, когда обнял ее сейчас.