Сын города - Том Поллок

– Отлично сработано, – проговорил он, указывая на глаза. Мусорное лицо сложилось в гримасу: – Филиус, – пробормотал он. – Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Тяжело опираясь на Фила, он, шатаясь, повлек его из переулка.

Улицу было не узнать: окна разбиты, камни и кирпичи – в щербинах. Виктор мигал фонарем, стоя в толпе Белосветных. Они светили в ответ, и Бет поняла, что выжила из них едва ли половина. Остальные лежали на мостовой пылью осколков и черными горелыми пятнами.

Бет пошатывалась среди волчьих останков, не находя никаких признаков своего поезда. Девушка отчаянно пыталась сообразить: где проходили ближайшие железнодорожные пути? Рядом было метро, связанное с линией на Оксфорд-серкус. Могла ли ее Рельсовая химера вовремя туда добраться?

«Пожалуйста, – мысленно молилась она. – Пусть так и будет».

В воздухе витал электрический дух, словно призрак эмоции, тень, оставшаяся после призрака. Чувство гордости за возмещение причиненного ущерба. «Рельсовая химера объехала меня», – подумала девушка, охваченная благоговейным страхом. Она даже представить себе этого не могла. Бет помнила, какой устыженной химера казалась, когда убежала от атакующего товарняка. «Ты была ее пассажиром», – сказал Фил. Призрак не преследовал ее, он за нею присматривал.

«Любой, кому достает безумия ехать на одной Рельсовой химере и кричать на другую, встав на ее пути, нуждается во всей помощи, которую только может получить».

Очевидно, ее Рельсовая химера чувствовала то же самое.

Бет чувствовала себя благодарной, измотанной и не заслуживающей этого.

«Думаешь, у них нет чувств? Они не думают? И, блин, не любят? – раздался голос Фила у нее в голове. – Гораздо больше жизней поставлено на карту, чем жизнь кого-то, как ты».

Комок подступил к горлу Бет, и девушка поняла, что рыдает.

– Бет, – Фил и Гаттергласс снова появились в устье улочки. Муравьи по-прежнему сновали по щеке Гласа, заполняя раны обрывками спичечного коробка, но теперь он выглядел гораздо крепче.

Исцарапанное и обожженное лицо Фила морщилось. Голос его загрубел от долгого крика.

– Бет, – начал он снова.

Хриплый голос не шел принцу, подумала Бет; он был просто подростком, как и она.

Парень сделал шаг вперед и оглянулся на Гаттергласса, как будто ища поддержки. Мусорное существо мрачно улыбнулось и жестом указало вперед.

– Бет, – сказал Фил, – ты должна уйти. Сейчас же.

Кара дрожала на башне, когда рассвет прокрался в укромные уголки и трещины стройки. Она ждала восхода солнца, но тот не принес облегчения: дневному свету не удалось рассеять кошмар.

Под ней продолжали безжалостно работать машины. Кара лежала неподвижно, и только когда ветер унес прочь ошметок брезента, увидела мелькание на вершине стрелы крана и всполохи желтой ленты на боку экскаватора. Источник крика милостиво не показывался на глаза. По воздуху струилась болтовня: к Собору пришли туристы. Для них резня звучала как любые другие строительные работы. Как раньше и для нее самой. В самих звуках не было ничего особенного – изменился ее слух. Кара слышала исходящие от раскромсанных фундаментов крики боли, и холодела от ужаса.

Когда с небес исчез красный, проволока решила, что девушке пришло время поспать.

«Отдыхай», – нацарапала она ее пальцами в грязи, потом согнула колени и поясницу и уложила на спину, плотно оплетая девушку, словно проволочный гроб.

«Возможно, она ночная, – подумала Кара, – или думает, что ночная – я. В конце концов, когда она поймала меня, я шаталась в ночи, словно пьяница».

Проволока заставляла девушку принимать странные позы и вытягиваться, перенастраивая ее, словно ребенок, изучающий возможности новой игрушки. Она ласково пробежалась колючками по коже Кары, и дала ей несколько секунд попялиться на серый бетонный потолок, прежде чем нащупать и закрыть веки.

Впервые за несколько дней проволока позволила ей закрыть глаза, но Кара не могла заснуть. Сердцебиение отдавалось в голове, как басы в ночном клубе. Ребенком она читала истории о мучениках, которые под пытками отделяли разум от тела: молились Аллаху и преодолевали плоть, мысленно смеясь над бесплодным глумлением своих мучителей.

Кара никогда не верила в эти истории, но сейчас, когда металлические колючки держали ее глаза закрытыми, начала молиться.

На фоне ударов ее сердца говорил Высь. С тех пор, как она сюда забралась, он, не прекращая, повторял одни и те же слова.

Я – Высь.

Я – Высь.

Я буду.

Кара попыталась притвориться, что ее тело не имеет значения. «Душа легка, как перышко, – мысленно шептала девушка. – Она отделяется от тела, как банановая кожура». Но толку не было; Кара снова запаниковала, задышала быстрее – она не могла заставить себя поверить. Что, если тело – это все, что есть? Она не могла перестать спрашивать себя: что если никакой души вовсе нет? Что если нет такой ее части, которую проволока не могла бы захватить, порвать…

…украсть. Если это так, она полностью во власти своей захватчицы.

Я – Высь.

Я буду. Голос Выси перекрывал голоса умирающих. Кара поняла, что он говорил не на английском или урду; то был язык самого разрушения. Слова проникали в голову через колючки, словно по ним проволочное чудовище капало в нее его сознание.

Я. Буду.

С возрастающим трепетом Кара поняла, что стала свидетельницей рождения. Что-то проталкивало себя в бытие, создавало само себя, и девушка содрогнулась под его упорством.

Высь вырезал себя из живых костей города.

В конце концов на Кару нахлынуло изнеможение, и голос последовал за ней в темноту.

Подул ветерок, и Кара проснулась, потянувшись под стеганой курткой, но обнаружила, что не может пошевелиться. Не может даже открыть глаза. Девушка дернулась, брыкнулась – попыталась, если точнее, – и лишь когда кожу пронзили холодные шипы, вспомнила, где находится.

Что-то со щелчком царапнуло веки. Те инстинктивно поддались и, трепеща, открылись. Стояла ночь; луна угрюмо мерцала сквозь грязно-коричневые облака, затмеваемая дерзким неоном, горящим по бокам кранов.

Проволока подняла ее на ноги и наклонила голову. Сообщение, нацарапанное на грязи, гласило: пища. Девушку накрыла волна негодования. Существо использовало ее спящее тело, а она даже не знала.

«Оно похитило, впилось в тебя и лишило сна – а ты выходишь из себя из-за этого?» Но гнев не отступил.

Еще одна граница была бесцеремонно нарушена. Ее тело уже ей не принадлежало.

Пища.

Девушка почувствовала, как в указующем жесте сама собой поднялась рука, а мгновение спустя повернулась и шея. Проволока принесла ей подарки: замороженный именинный торт с Флинстоунами; три половинки разных бутербродов; горку чего-то, пахнущего кошачьим кормом; кучку смердящего изодранного меха сбитого на дороге животного; приземистый куличик из красной глины и аккумулятор, шипящий и плюющийся напряжением. Запахи переплелись в желудке – здесь были все возможные варианты пищи. Проволока просто не знала, чем девушка питается.