Сын города - Том Поллок

Бет рассмеялась над бродягой в заплесневелом пальто.

– А эта подруга была более симпатичной нормальной девушкой? – поинтересовалась она.

– Более симпатичной, да. Нормальной, нет – сумасшедшей, как кальмар в водке. Все балерины такие, – гоготнул русский.

Они свернула на узкую улочку с маленькими окошками за стальными ставнями и щербатыми дверьми подъездов. Что-то всколыхнулось в Бет, мигнуло в голове тусклым огоньком узнавания, было что-то большее, чем ощущение заочного знакомства, которое возникало у нее практически на всех улицах Лондона. Когда они миновали изрисованную стену углового магазина, девушка поняла, почему.

Она остановилась посмотреть. Скромно притулившийся среди более ярких, дерзких граффити виднелся обрывок написанной черным маркером фразы, так сильно выцветший, что можно было разобрать всего три буквы:

Лом.

– На что глядишь? – Фил подошел к ней сзади. – Лом? Что за лом?

Тихое «ох» сорвалось с губ девушки. Бет показалось, будто кто-то вонзил тонкое лезвие ей в грудь. Там не было никакого «лома» – уж она-то знала, что там было написано.

Она видела, как это писала Кара.

То был один из тех теплых сентябрьских дней, которые лето волочит за собой, словно хромую ногу. Солнце ползло вниз с бесконечного неба, улица пахла деревьями и раскаленным тротуаром. Они сидели на стене, пинались каблуками и смотрели на мчащиеся автомобили, слушая радио на телефоне Кары, деля на двоих одну пару наушников, по очереди подпевали и нахваливали.

Песня переключилась, и из динамика, потрескивая, полилась баллада.

– Ты спасла меня! – негромко пропела Бет, узнавая мелодию. – Девчонка, жизнь мою спасла твоя любоооовь…

Она почувствовала, что у Кары пропало настроение, за мгновение до того, как худая пакистанка фыркнула и выдернула наушник:

– Что за хрень, – буркнула она.

Бет вздохнула и подцепила кольцо-открывашку на банке кока-колы. В мире была только одна вещь, которая могла заставить Кару выругаться, даже так мягко. И, если у них снова состоится этот разговор, Бет не могла обойтись без кофеина.

– Хреновы любовные песни с хреновыми стихами, которые все охреняют! – рявкнула Кара.

– Леон снова на тебя не смотрит, да?

– Нет. – После нескольких секунд молчания Кара сдалась: – Что ж, окей, так, может, он делает вид, что меня нет, после собрания, но…

– Кара, ты могла бы просто позвать его на свидание… Хочу сказать, я знаю, это приведет к вечному позору твоего рода или чему-то такому. Но, по крайней мере, все разрешится.

– Это не из-за Леона! – горячо заспорила Кара. – Это просто… «Ты спасла мою жизнь»… Серьезно? Кто так говорит о любви? Любовь – это не Национальная система здравоохранения и не чертовы Самаритяне; при чем здесь спасение жизни? Любовь не делает людей целыми. Она… – девушка замолчала, раздраженно заламывая руки.

Бет махнула Каре, чтобы та продолжала. Нечасто выпадал шанс услышать столь напыщенную речь подруги, и ей было даже интересно.

Но лицо Кары исказилось вдумчивым, хмурым взглядом и вместо того, чтобы говорить, она вытащила из кармана маркер.

Спрыгнув со стены, девушка накарябала на ней:

Тот, кого любишь, тебя разрывает,

Тот, кого ценишь, тот, кого ждешь,

Просто сминает и вновь расправляет,

Ломая, как кости, твою любовь.

– Вот, что больше похоже на правду, – запинаясь, сказала она.

Бет пробежала взглядом по строчкам и тут же расхохоталась:

– Очень жизнерадостно. Кара, если ты чувствуешь себя так из-за Леона…

– Это не из-за Леона! – снова заявила Кара, на этот раз повысив голос. Она густо покраснела, не встречаясь с Бет взглядом. И только сейчас Бет поняла, что должна была перестать смеяться.

Бет мысленно перенеслась в кабинет директрисы, к Каре, крепко себя обнимающей, словно руки были единственным, что не позволяло ей рассыпаться. Словно она была смята и нуждалась в ком-то, кто смог бы вновь ее расправить.

А Бет была слишком сердита, чтобы даже хотя бы попробовать.

Она с усилием тряхнула головой, возвращаясь назад в настоящее, к осенней ночи, их армии светящихся стеклянных солдат. К их войне.

Девушка посмотрела на Фила.

– Это написала моя лучшая подруга, – объяснила Бет, с удивлением обнаружив, что из глаз полились слезы. – И это не «лом», а кусочек стихотворения, в нем говорится…

Но парень не слушал, глядя куда-то мимо, и все остальные – тоже.

Высоченный силуэт шел к ним посреди пустынной дороги, мимо пустых ресторанчиков и ярко отражающих окон, в ботинках высотой в милю. Он передвигался странной, вертлявой походкой, словно одна нога была значительно короче другой. Позади сыпался мусор; обрывки тянулись шлейфом, словно он их выделял. Силуэт был слишком далеко, чтобы как следует его рассмотреть, да и Белосветные слепили глаза, но запах…

Бет посмотрела на Фила. Его ноздри задрожали, когда потянуло душком гниющих фруктов и плесени.

Парень не отводил взгляда от мужской фигуры, когда та ступила в свет. Бет с трудом сглотнула; она никогда не видела этого создания, но знала, кто это.

– Филиус, – голос мусорного мужчины, выдавливаемый из легких – проколотого футбольного мяча, был слаб. – Я так тобой горжусь.

Гаттергласс проковылял вперед еще шага два, потом половинки его губ наползли одна на другую, отчего челюсть стала казаться вывихнутой. Яичные скорлупки выскользнули из глазниц. Тело обрушилось вниз, обернувшись грудой мусора на асфальте.

Вниз по дорогам черепичным, через зубцы кирпичных стен,

Мой лорд желает, чтоб ты прибыл, чтобы успел! успел! успел!

Через Поля, полные трупов, где и бульдозеров – чрез край,

По черепкам, мясное тельце, резче шагай! шагай! шагай!

Стекло поцелуй, на башню взберись,

Сжег всю траву – за рощу возьмись.

Теперь оцени красоту запустенья, ее создавать —

Кранов уменье.

Палец Кары оторвался от стены. Металлическая колючка, венчавшая его, выпачкалась в пыли. Девушка уставилась на нацарапанное стихотворение – она сама его написала или это сделало проволочное существо, пленившее ее? Кара была испугана, истощена и не могла даже плакать – так устала, что упала бы, не держи ее проволока. Металлические колючки гнали Кару по улицам через крыши и дворы, пока вокруг, словно склоны ущелья, не вздыбились офисные здания. Кара метнулась к пешеходам, сбивая их с ног. Одна старушка в ужасе уставилась не ее лицо, но проволока толкала девушку так быстро, что она едва разглядела свое отражение в ближайшем окне – разорванные ноздри, располосованные щеки, залитые кровью зубы – прежде чем пронеслась мимо.