Девять рассказов - Джером Дейвид Сэлинджер

class="p1">– Я серьезно говорю. Отнеси ее папе сейчас же, а позже увидимся у бассейна, – сказал он. – Я встречу тебя возле самого бассейна в десять тридцать. Или там снаружи, где ты переодеваешься. Давай, будь вовремя. Это внизу, на палубе E, не забудь, так что тебе понадобится время.

Он повернулся и ушел.

– Ненавижу тебя! Всех ненавижу в этом океане! – прокричала Бупка ему вслед.

Под спортивной палубой, на широком заднем конце солнечной палубы, бескомпромиссно открытой всем стихиям, стояло около семидесяти пяти или более шезлонгов, установленных и выровненных в семь или восемь рядов, с проходами, достаточными для того, чтобы палубный стюард мог ходить по ним, не спотыкаясь о принадлежности загорающих пассажиров: сумки, романы в супер-обложках, флаконы лосьона для загара, кинокамеры. Когда Тедди туда пришел, там было полно народу. Он начал с самого заднего ряда и методично переходил от ряда к ряду, задерживаясь у каждого шезлонга, независимо от того, был он занят или нет, чтобы прочитать табличку с именем на подлокотнике. Только один или двое из сидевших полулежа пассажиров заговорили с ним, то есть отпустили банальную любезность, как взрослые иной раз склонны делать с десятилетним мальчиком, который целеустремленно ищет свой шезлонг. Его юность и целеустремленность были вполне очевидны, но, пожалуй, в его поведении в целом напрочь (или почти) отсутствовала та умилительная торжественность, на которой многим взрослым так нравится смотреть свысока. Возможно, это также было связано с его одеждой. Дырка на плече его футболки не была умилительной. Сетчатые шорты, чересчур широкие и длинные, также не были умилительны.

Четыре шезлонга Макардлов, снабженные подушками и готовые к использованию, стояли в середине второго ряда спереди. Тедди уселся в один из них с таким расчетом – намеренным или случайным, – чтобы никто не сидел сбоку от него. Он вытянул свои голые, загорелые ноги, сдвинув ступни вместе на подставке для ног, и почти сразу достал из правого заднего кармана блокнотик за десять центов. Затем, мгновенно сосредоточившись, словно ничего, кроме него и блокнота не существовало – ни солнца, ни других пассажиров, ни корабля, – он стал перелистывать страницы.

Не считая совсем редких карандашных пометок, все записи в блокноте, по-видимому, были сделаны шариковой ручкой. Сам почерк отличался аккуратностью, напоминая тот, которому теперь обучают в американских школах, вместо старого метода Палмера[68]. Почерк был разборчивым, но без красивостей. Что обращало на себя внимание, так это его плавность. Ни в каком отношении – во всяком случае, в техническом – слова и предложения не выглядели так, словно их написал ребенок.

Тедди довольно долго вчитывался, судя по всему, в свою последнюю запись. Она занимала чуть больше трех страниц:

Дневник за 27 октября 1952 года

Собственность Теодора Макардла

Палуба А 412

Приличествующее и приятное вознаграждение, если нашедший оперативно вернет Теодору Макардлу.

Попробовать найти папины армейские жетоны и надевать их по возможности. Тебя это не убьет, а ему будет приятно.

[Для редактора/корректора: в дневниковых записях почти нет запятых – надо передать это в переводе](Принято (ред.)

Ответить на письмо профессора Мэнделла, когда будет возможность и терпение. Попросить его не присылать мне больше книг стихов. У меня и так уже предостаточно на 1 год. Меня от них и так уже мутит. По пляжу идет человек и получает к сожалению по голове кокосом. Его голова к сожалению раскалывается на две половинки. Затем по пляжу идет и поет его жена и видит 2 половинки и узнает их и подбирает. Она разумеется очень грустит и плачет душераздирающе. Как раз на этом месте я устаю от поэзии. Предположим эта дама просто подбирает 2 половинки и кричит в них очень сердито: «Прекрати это»! Только ни слова об этом, когда будешь отвечать на письмо. Это довольно неоднозначно и к тому же миссис Мэнделл поэтесса.

Выяснить адрес Свена в Элизабет, штат Нью-Джерси. Будет интересно познакомиться с его женой, а также с собакой Линди. Однако, сам бы я не хотел заводить собаку.

Написать письмо соболезнования доктору Вокаваре насчет его нефрита. Выяснить у мамы его новый адрес

Попробовать завтра утром до завтрака спортивную палубу для медитации но не терять сознания. Также не терять сознания в столовой если тот официант снова уронит ту большую ложку. Папочка рвал и метал.

Посмотреть завтра слова и выражение в библиотеке когда вернешь книги:

Нефрит

мириады

дареный конь

ушлый

триумвират

Быть приветливей с библиотекарем. Обсуждать с ним общие темы когда он начнет острить.

[Для редактора/верстальщика: далее идет маленький абзац обычного типа, а за ним продолжается дневниковый курсив]

Тедди выхватил из бокового кармана шортов маленькую шариковую ручку, похожую на пулю, снял колпачок и начал писать. Блокнот он положил не на подлокотник, а себе на правое бедро.

Дневник за 28 октября 1952 года

Тот же адрес и вознаграждение что и написанные за 26 и 27 октября 1952 года.

Сегодня утром после медитации я написал письма следующим людям.

Доктор Вокавара

Профессор Мэнделл

Профессор Пит

Бёрджесс Хейк младший.

Роберта Хейк

Сэнфорд Хейк

Бабуля Хейк

Мистер Грэйм

Профессор Уолтон

Я мог бы спросить маму, где папины жетоны но она наверно скажет мне не надо их носить. Я знаю они у него при себе потому что видел как он их паковал.

По-моему жизнь – это дареный конь.

На мой взгляд бестактно со стороны профессора Уолтона критиковать моих родителей. Он хочет чтобы люди были такими-то.

Это случится либо сегодня либо 14 февраля 1955 года когда мне будет шестнадцать. Даже упоминать об этом нелепо.

Сделав эту последнюю запись, Тедди продолжал внимательно смотреть на страницу, держа ручку наготове, словно собирался записать что-то еще.

Он явно не замечал одинокого неравнодушного наблюдателя. Примерно в пятнадцати футах по курсу движения от первого ряда шезлонгов и в восемнадцати-двадцати слепящих футах над головой за ним пристально наблюдал из-за перил спортивной палубы молодой человек. Это длилось порядка десяти минут. Молодой человек, очевидно, склонился, наконец, к какому-то решению, поскольку резко снял ногу с рейки. Он постоял еще недолго, глядя в сторону Тедди, а затем скрылся из виду. Не прошло и минуты, как он возник, вопиюще вертикальный, среди рядов шезлонгов. Ему было не больше тридцати. Он прямиком направился по проходу к шезлонгу Тедди, отбрасывая докучливую скользящую тень на страницы чужих романов и вполне непринужденно перешагивая (учитывая, что он был единственной в поле зрения подвижной фигурой) через сумки для вязания и