Темное искушение - Даниэль Лори

тошнотворного хруста его носа. Прежде чем он успел ответить, я ударила его коленом в пах. Охранник со стоном рухнул на пол.

Это произошло в течение нескольких секунд. Всего лишь мгновение времени перевернуло мою мораль вверх дном, как тонущий Титаник.

Схватив меня за длинные волосы, охранник рывком повалил на спину и прижал к твердой древесине. Это действие ошеломило меня на мгновение.

— Tupaya blyad,[66], — процедил он сквозь зубы.

Когда мои пальцы коснулись холодного металла, я крепко сжала его. Он оседлал мои бедра, и когда попытался выхватить оружие из моих липких рук, мои пальцы соскользнули. Бах, бах, бах прорезал воздух. Выстрелы вибрировали в моих руках и пальцах на спусковом крючке. У меня зазвенело в ушах. Статика пронзила зал и мою кожу.

Его обмякшее и тяжелое тело упало на меня, выталкивая воздух из моих легких, и паника превратилась в истерику. Я тонула в массе неподвижных конечностей, безжизненных глаз и липкой крови. Крик вырвался из моего горла, и я оттолкнула его от себя. Кровь растеклась по полу. Я поскользнулась в ней, пока карабкалась назад.

Тяжело дыша, я подняла глаза вверх.

Ронан стоял в коридоре, его взгляд был прикован к телу охранника, когда он пробормотал бесцветное:

— Ну, дерьмо.

Теплая кровь пропитала мою футболку и стекала по рукам и ногам. Каким-то образом я была ошеломлена этим зрелищем: взглядом злодея, когда он понял, что получил смертельный удар. Теперь злодеем была я. Ужас от того, что я совершила, и последняя вспышка адреналина заставили меня подняться на ноги.

Взгляд Ронана перешёл на меня, в нем было предупреждение. Но я уже бежала вниз по лестнице. Упершись рукой в стену, я удержалась, чтобы не поскользнуться в крови. Мои глаза остановились на выходе, и когда я добралась до коридора, я открыла входную дверь и выбежала босиком на ледяную кольцевую дорожку.

Но остановилась как вкопанная, тяжелое дыхание застыло в воздухе.

Яркое освещение освещало двор, охраняемый со всех сторон людьми с автоматами в руках. Немецкие овчарки рыскали по снегу на поводках. Мое сердцебиение стучало в ушах, нарушаемое тявканьем и лаем собак, которые прыгали в сетчатом загоне, прикрепленном к пристройке, потревоженные моим внезапным появлением. Если я попытаюсь бежать, они разорвут меня на куски.

Первая слеза скатилась, и безнадежность так сильно сжала мое тело, что я упала на колени. Из этого места никак не выбраться. От него никуда не деться. Он отодвинул мою мораль на второй план и превратил меня в кого-то, кого я не узнаю. По правде говоря, я не знала, кто я. Я никогда по-настоящему не знала.

Когда ветер трепал мои кудри, слезы текли по щекам, а холод пробегал ледяными пальцами по коже. Это пугало меня. Как одинокая снежинка, упавшая на горячий асфальт Майами, если я выберусь отсюда живой и вернусь домой, я не буду принадлежать этому миру.

Я оставалась неподвижной, когда присутствие Ронана коснулось моей спины, готовая к началу пытки. Он опустился передо мной на корточки и смахнул слезы с моей щеки. Его слова были твердыми против ветра, который взъерошил мои волосы.

— Где теперь твой Бог, kotyonok?

По моей коже побежали мурашки, но не от холода. Дрожь была вызвана страхом, что у дьявола имеется мягкая сторона. Нет ничего страшнее, чем шепот, призывающий меня шагнуть в темноту.

Затем он поднял мое мертвое тело и понес обратно в ад.

Глава 20

Ронан

Hagridden — беспокоит или мучает, как ведьма.

Если бы кто-нибудь спросил, как я представляю себе свой пятилетний жизненный план, это не включало бы в себя возвращение окровавленной Американки в комнату для гостей, где я держал ее в заложниках. У меня была специальная зона для заложников в подвале. Я также не поднимал девушек, если мой член не был влажным.

Мила молчала, пока я нес ее вверх по лестнице. Ее вес ощущался твердым в моих руках. Она была похожа на ту девушку, которую я предпочитал — та, которая могла жестко трахаться, не опасаясь, что сломается.

Просто ощущение ее тела рядом с моим послало прилив крови к моему паху. Между тем от объекта моего возбуждения разило отчаянием.

Как и следовало ожидать.

Она даже врезала меня локтем в лицо. Я не хотел убивать девушку — некрофилия не была моим коньком — поэтому, после того, как она разбила мне губу и разрушала самоконтроль, я отпустил ее с уверенностью, что Адрик, держащий АК-47 в коридоре, остановит ее на полпути. Я не учел ее способности уложить его и забрать его чертово оружие.

Как ни странно, услышав ее крик боли, в моей груди возникло горячее и неприятное ощущение. Я мог связать это чувство только с предвкушением получения посылки по почте, только для того, чтобы курьер потряс ее, как рождественский подарок, и сломал. Адрик облажался с моей посылкой.

Мила, возможно, была воспитана как мягкосердечная Американка, но теперь стало понятным, что она может быть Михайловой, когда ей это нужно. Этот факт не должен меня заводить, хотя после того, как она набросилась на меня и я увидел, как она выпустила три пули в Адрика, все, о чем я мог думать, это взять ее в его крови. Желание было немного извращенным, даже для меня.

Раздраженный этой девушкой и постоянным возбуждением, которое она вызывала, я бросил ее на пол в ее комнате.

Она ахнула, отбросила волосы с лица и направила на меня возмущенный взгляд. Я подавил улыбку и подошел к комоду, хватая сброшенные веревки сверху. Мила поднялась на ноги, и ее пронзительные голубые глаза настороженно встретились с моими.

Черт, она была потрясающей — даже когда подражала Кэрри Стивена Кинга со странной одержимостью Элвисом.

Она была вся в крови и не потеряла сознания. Возможно, я сломал фобию моей зверушки. Я подошел к ней, обходя сломанный стул на полу, с веревками в руках.

Она попятилась и покачала головой.

— Нет.

И вот она снова произнесла это слово.

Мои глаза сузились.

— Мы уже говорили об этом.

Ее миндалевидные глаза смягчились чем-то почти умоляющим, и это зрелище ударило меня в грудь, и заныло в члене. Это тревожное ощущение вывело гнев на первый план. Она пролила мою кровь, когда я был сосредоточен на ее голой заднице. Глупая ошибка с моей стороны. И теперь, одним взглядом, она заставила меня усомниться в моих дурных намерениях.

Когда она просто стояла, я предупредил:

— Ты